Главная » 2015 Май 31 » 31 мая 2015. Стихотворения из критических статей А.Блока
10:37 31 мая 2015. Стихотворения из критических статей А.Блока |
31 мая ЗАМЕТКИ ПО ПОВОДУ Как это не смешно и наивно, но когда-то в юные и молодые 70-80–е, ознакомиться с творчеством некоторых поэтов и писателей, особенно Серебряного века, можно было только по книгам из хранилищ крупных библиотек, которые выдавались далеко не всем, и не всегда. И в этом плане помогли критические статьи Александра Блока, опубликованные в пятом томе его собрания сочинений.  Теперь было интересно
вспомнить, какие стихотворения произвели тогда впечатление. Некоторые произведения
приведены полностью (в статьях А.Блок давал только понравившиеся ему отдельные
строки (они выделены)). Приведены кое-где и комментарии Блока к понравившемся
ему строкам. Итак стихи о которых одобрительно отозвался Александр Блок:Поликсена Соловьева Сумрак густел чернотою безбрежной, Кто же навеял ночною порой Темному городу сон белоснежный? Кто уронил эту пыль кружевную, Кто и с камней и с деревьев нагих Снял дуновением тяжесть земную? Иней хотел, чтобы чудо свершилось, Тихо молитву свою прошептал, Слышал Господь — и земля изменилась. Чудо свершает полет свой незримый, Слышу, вздыхает во тьме надо мной Светлой молитвою голос любимый. Путь мне откроется новый и ясный, Дымом серебряным жизнь мне овей, Иней души моей, иней прекрасный! Чем печальней и чем безнадежнее Одиночества тусклые дни, Тем все ярче забытое прежнее Зажигает в тумане огни. Мне пройденную видно межу. Все спокойней и все легковернее Я на будущий путь свой гляжу. Мне умерших мгновений не жаль, Что в былом, как в стекле затуманенном, Отразилась грядущая даль. 1904 И дремлет, и молчит, крылом не шевеля... В тумане, как в дыму, погасли звезд кадила, И паутиной снов окутана земля. Неуловимые, как легкий вздох ночной, Они встают, плывут, трепещут, исчезают, И лишь одна из них всегда во мне, со мной. Я чувствую ее на дне глубоких снов, И в предрассветный час, когда проснусь случайно, Мне слышится напев ее немолчных слов: Я - страх пред вечностью; но этот страх пройдет, И ледяной огонь моих прикосновений Лишь ложные черты и выжжет, и сотрет..." Что жизнь ответа ждет - и близится ответ, Что есть - проклятье, боль, уныние, забвенье, Разлука страшная, но смерти - нет.., Тихий сад молитвы им поет, И ложатся близкой смерти тени На цветы, как ржавчины налет. Все цветы надеждами полны, Лишь тебе, рожденной ночью белой, Умереть с последним днем весны. И земных мгновений и оков, Буду помнить белую сирень я И дыханье звездных лепестков. Такие слова произносятся теперь только шопотом — для себя и для своих. Но это — огненные глаголы: рожденные некогда «огненной тоской» одиночества, облеченные ныне в белизну и тишину, убеленные инеем, — они прозвучат по всему миру. (Соловьёва, Поликсе́на Сергеевна, псевдонимом Allegro (1867 - 1924) — русская поэтесса и художница, дочь знаменитого историка С. М. Соловьёва, сестра философа и поэта В. С. Соловьёва. Символисты (Андрей Белый, А.Блок, Вяч. Иванов и др.) видели в Поликсене Соловьёвой не только кровную, но и духовную сестру своего знаменитого брата. Поэтому все рецензии на её сборники были сочувствующими). ** Стихи Леонида Семенова покоятся на фундаменте мифа. Я обозначаю этим именем не книжную сухость, а проникновение в ту область вновь переживаемого язычества, где царствуют Весна и Смерть. Царя подъяли на щиты. Кругом воздвигли копья лесом. Как мрамор - царския черты под звездоочитым навесом. Царя несут. Блестит парча. Теснее в ряд дружина стала. В руке у каждого свеча. На взоры спущены забрала. Идут. Поют. "Царю поем. Восстань, восстань на брань и суд! Мы все здесь, верные, кругом. Ты слышишь? верные зовут!" Но царь не слышит; на щитах он также ровен, лик без крови. Чело в венце и меч в руках, недвижны стиснутые брови. "О тише, верные, он спит. Сомкнуло время бездну с бездной, и хаос мирно ворожит над царским прахом пылью звездной. Но час настанет, встанет царь и совершит свой суд любовный. Воссядет отрок на алтарь для жертвы новой и бескровной"... Священные кони несутся... Разнуздан их бешеный бег. Их гривы как голуби вьются, их пена белеет как снег. Вот гнутся макушками елки, и пыль поднялась на полях. Над лесом косматые челки, подковы сверкают в лучах. Как моря взволнованный ропот, несется их ржанье с полей. Все ближе, все ближе их топот и фырканье гордых ноздрей! Спасайся, кто может и хочет! Но свят, кто в пути устоит: он алою кровью омочит священную пыль от копыт! ** Вяч. Иванов Мистика Долу таинственней тьма — ярче светила небес. Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну. Никто не окутывает души таким светлым туманом, как Бальмонт. Никто не развевает этого тумана таким свежим ветром, как Бальмонт. Меж брегов есть брег Скамандра, Что живёт в умах века. Меж зверей есть саламандра, Что к бессмертию близка. Вброшен в жизнь который год, Этот зверь в стране индийской Ярким пламенем живёт. Саламандру брось в него, — Меркнет вдруг восторг огнистый, Зверь живёт, в костре — мертво. В блеск любви введёт свой лик, Вспыхнешь весь во лжи узорной, А любовь — погаснет вмиг. Ключ лесной освободился из подземного жерла. Сам Илья в тот миг стремился, улетал в простор, как птица, А целебная криница до сих пор в лесах светла. Он летел, не размышляя о зиждительности бега, Без мышленья сердцем зная, как Свобода хороша. И доныне среброводна освежительная нега, И поет хрустальность в чащах: приходи испить, душа. Тайна из Корана Его сирийского кинжала Померкло в дымке голубой: Под дымкой ярче заблистали Узоры золота на стали Своей червонною резьбой. Прочти, слуга небес и рока, Свой бранный клич: скажи, каким Девизом твой клинок украшен?» И он сказал: «Девиз мой страшен. Он — тайна тайн: Элиф. Лам. Мим». Темны, как путь в загробном мраке: Сокрыл их тайну Мохаммед…» «Молчи, молчи! — сказал он строго, — Нет в мире бога, кроме бога, Сильнее тайны — силы нет». Чела под шелковым тюрбаном, Окинул жаркий Атмейдан Ленивым взглядом хищной птицы — И тихо синие ресницы Опять склонил на ятаган. 1905 Ветхий деньми, Эски Ты, сзывавший на брань и святые набеги Чрез моря и пески. Ты сквозь сорок шелков Дышишь запахом роз и дыханием тленья — Ароматом веков. Но сердца покорил Ты навек. Не тебя ль над главою пророка Воздвигал Гавриил? Развернися, восстань — И восстанет Ислам, как саму мы пустыни, На священную брань! Проклят тот, кто угас Для молитвы и битв, — кто для жизни не дышит, Как бесплодный Геджас. Ангел смерти сквозь тьму Вопрошает у мертвых их символы веры: Что мы скажем ему? 1903–1906 Он — рыбак, веселый человек. Тонет белый парус на Лимане — Много видел он морей и рек. Хороши… А я черна, худа. Утопает белый парус в море — Может, не вернется никогда! Не дождусь — с баштана разочтусь, Выйду в море, брошу перстень в воду И косою черной удавлюсь. Ходит в темной роще богоматерь, По зеленым взгорьям, по долинам Собирает к ночи божьи травы. Да и то уж солнце на исходе: Застят ели черной хвоей запад, Золотой иконостас заката… Уж луга синеют, пали росы, Пахнет под росою медуница, Золотой венец по роще светит. Голубые очи точно звезды. Соберет она цветы и травы И снесет их к божьему престолу. А наутро срежут их косами, А не срежут — солнце сгубит зноем. Так и скажет сыну богоматерь: Как земля цвела и красовалась! Да недолог век земным утехам: В мире Смерть, она и Жизнью правит». Только землю тьма ночная кроет: Смерть не семя губит, а срезает Лишь цветы от семени земного. Скосит Смерть — Любовь опять посеет. Радуйся, Любимая! Ты будешь Утешаться до скончанья века!» 1903 Над холодной пустыней воды. Здесь жизнь до весны умерла, До весны опустели сады. Я на даче один. Мне темно За мольбертом — и дует в окно. Но тебе уж тоскливо со мной. Под вечер ненастного дня Ты мне стала казаться женой… Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один — без жены. Те же тучи — гряда за грядой. Твой след под дождем у крыльца Расплылся, налился водой. И мне больно глядеть одному В предвечернюю серую тьму. «Воротись — я сроднился с тобой!» Но для женщины прошлого нет: Разлюбила — и стал ей чужой. Что ж! Камин затоплю, буду пить… Хорошо бы собаку купить. Как я, покинув кабинет, По темной спальне в залу вышел, Где в сумраке мерцал паркет, Где в окна небеса синели, А в синем небе четко встал Черно-зеленый конус ели И острый Сириус блистал? ** Сергей Соловьев Но вот — подлинные, живые стихи: пусть несовершенные, но проникнутые прелестью какой-то невыразимой. Был крутой поворот. Взоры монаха — молитвенно строги. Медленно солнце спадало с прозрачных высот. И молиться он стал, на колени упал, и в фигуре Были смиренье, молитва. А воздух — прозрачен и пуст. Лишь над обрывом скалы в побледневшей лазури Зыбкой листвой трепетал засыпающий куст. Воздух пронзали деревьев серебристые прутья. Горы волнами терялись, и вечер, вздыхая, сгорал. Знал он, что встретит сегодня Ее на распутьи… Благовест дальний в прозрачной тиши умирал. Шагом неспешным прошла, и задумчиво-кротки Были глаза голубые, и уст улыбался коралл. Пав на колени, он замер, и старые четки Всё еще бледной рукой своей перебирал. Осененная цветом миндальным, Стояла одна у холма. Замер благовест в городе дальнем… Ты ль, Мария, Мария сама? Никого. Только золотом блещет На закате пустая даль. Веет ветер, и дерево плещет, Беззвучно роняя миндаль. Минский Н. М. Забудется герой, истлеет мавзолей, И вместе в общий прах сольются. И мудрость, и любовь, и знанья, и права, Как с аспидной доски ненужные слова, Рукой неведомой сотрутся. Далеко от земли, застывшей и немой, Возникнут вновь загадкой бледной. И снова свет блеснет, чтоб стать добычей тьмы, И кто-то будет жить не так, как жили мы, Но так, как мы, умрет бесследно. В какие формы дух оденется опять, В каких созданьях воплотится. Быть может, из всего, что будит в нас любовь, На той звезде ничто не повторится вновь... Но есть одно, что повторится. Тоска неясная о чем-то неземном, Куда-то смутные стремленья, Вражда к тому, что есть, предчувствий робкий свет И жажда жгучая святынь, которых нет, — Одно лишь это чуждо тленья. Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков, Какие б существа ни жили, — Но будут рваться вдаль они, подобно нам, Из праха своего к несбыточным мечтам, Грустя душой, как мы грустили. Кто превзошел других в добре или во зле, Кто славы хрупкие скрижали Наполнил повестью, бесцельною, как сон, Пред кем толпы людей — такой же прах, как он, — Благоговели иль дрожали. Какой-то новый мир мерещился вдали — Несуществующий и вечный, Кто цели неземной так жаждал и страдал, Что силой жажды сам мираж себе создал. Среди пустыни бесконечной. Кузмин Мысли — птицы ручные: журавли да аисты; Песни мои — веселые акафисты; Любовь — всегдашняя моя вера. Кто обрел, кто потерял кольцо обручальное, Чтобы бремя ваше, светлое и печальное, Я, как одежу, на гвоздик повесил. Не трудно акафистов легких чтение. Само приходит отрадное излечение В комнате, озаренной солнцем негорячим. Страсть и печаль, как воск от огня, смягчаются. Новые дороги, всегда весенние, чаются, Простясь с тяжелым, темным томлением. Геймдаль искал родник божественный. Геймдаль, ты мудрости алкал — И вот настал твой час торжественный В лесах, среди гранитных скал. Ручьи, журча, едва текут, И звезды поздние, восточные Их вещий говор стерегут. По волосам твоим прошел: Миг обрученья, миг причастия Как смерть был сладок и тяжел. И все забыл. Велик и прост, Ты слышишь мхов произрастание И дрожь земли при свете звезд. 1906 Когда-то в букет скорпионовских «Северных цветов» уронил Мережковский четыре стиха, лучшие из всех своих стихов: О, странно веселые думы мои! Во мраке и сырости старых садов — Унылая яркость последних цветов. Цветные вырезки стекла, Уж буря светлая хорала Под темным сводом замерла; Идут чрез северный портал, Но ангел Ночи бледнолицый Еще кафизмы не читал… Своим грехом не отмоленным Томится День пережитой, Как серафим у Боттичелли, Рассыпав локон золотой На гриф умолкшей виолончели. ..Следующее стихотворение молодого поэта Сергея Городецкого кажется мне совершенным по красочности и конкретности словаря: Не воздух, а золото, Жидкое золото Пролито в мир. Скован без молота, Жидкого золота Не движется мир. Высокое озеро, Синее озеро, Молча лежит. Зелено-косматое, Спячкой измятое, В воду глядит. Белые волосы, Длинные волосы Небо прядет. Небо без голоса, Звонкого голоса. Молча прядет. Хочется сказать об этих северных светловзорах, сообщниках муравьиного царя, простыми словами певца тайги — Георгия Чулкова: С убитой вещей гагарой; Опрокинулось тусклое солнце; По тайге медведи бродят. ПРИХОДИ, ЛЮБОВЬ МОЯ, ПРИХОДИ! Я спою о тусклом солнце, О любви нашей черной, О щербатом месяце, Что сожрали голодные волки. ПРИХОДИ, ЛЮБОВЬ МОЯ, ПРИХОДИ! Я шаманить буду с бубном, Поцелую раскосые очи И согрею темные бедра На медвежьей белой шкуре. Приходи, любовь моя, приходи! Ноябрь 1906 Прикрепления: Картинка 1 |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |