7 августа родился Влади́мир Гео́ргиевич Соро́кин (7 августа 1955, посёлок  Быково,  Московская область) — русский  писатель, сценарист, драматург, один из главных представителей концептуализма(В концептуализме концепция (генеральный замысел, руководящая идея) произведения важнее его физического выражения, цель искусства — в передаче идеи) в  русской литературе. Книги Владимира Сорокина переведены на десятки языков, в том числе на английский, французский, немецкий, голландский, финский, шведский, итальянский, польский, украинский, японский и корейский языки. На Западе его романы публиковались в таких крупных издательствах, как Gallimard, Fischer, DuMont, BV Berlin, Haffman, Verlag Der Autoren.

Сюжеты его произведений неоднократно вызывали разногласия у читающей общественности. В частности, движение «Идущие вместе» устраивало ряд акций, направленных против деятельности писателя, называя его калоедом, а также подавало в суд, требуя признания некоторых мест в произведениях писателя порнографическими. Суд порнографии в произведениях писателя не нашёл.

Свой небольшой суд каждый сможет вершить по некоторым цитатам из произведений Сорокина:

Отправляясь утром на работу в набитом, надсадно пыхтящем автобусе, она всматривалась в лица молчащих, не совсем проснувшихся людей и не находила среди них человека, способного удивить судьбой, лицом, поведением. Все они были знакомы и узнаваемы, как гнутая ручка двери или раздробленные плитки на полу казенного туалета.

Растёт, растёт Стена Великая, отгораживает Россию от врагов внешних. А внутренних - опричники государевы на куски рвут. Ведь за Стеною Великой - киберпанки окаянные, которые газ наш незаконно сосут, католики лицемерные, протестанты бессовестные, буддисты безумные, мусульмане злобные и просто безбожники растленные, сатанисты, которые под музыку проклятую на площадях трясутся, наркомы отмороженные, содомисты ненасытные, которые друг другу в темноте попы буравят, оборотни зловещие, которые образ свой, Богом данный, меняют, и плутократы алчные, и виртуалы зловредные, и технотроны беспощадные, и садисты, и фашисты, и мегаонанисты.

Пахнет табаком, чесноком, мужиком (В.Набоков), говнюком, пиздюком, мудаком (В.Сорокин)

Ненависть разрушительна для души. <...> Ненавидящий страдает сильнее ненавидимых.

AVE MARINA

Среди лесбийских смуглокожих дев

 Сияешь ты, как среди нимф - Венера.

 Феб осенил тебя, любовь тебе пропев,

 Склонилась с трепетом Юнона и Церера.

 Наследница пленительной Сафо,

 Как ты прекрасна, голос твой так звучен.

 Любить тебя, весталочка, легко:

 Твой облик мною наизусть изучен;

 Изучены и губы, и глаза,

 Изгибы рук, прикосновенье пальцев.

 На клиторе твоём блестит слеза...

 Ты прелесть, ангел мой. Скорее мне отдайся...

Как справедливо сказал классик: надо жить, дыша полной грудью, и не зажимать нос, как некоторые импотенты духа.

Господин министр культуры, убедительно просим, блядь, культурно помирить двух непримиримых врагов.

— Хоть ты мне и нравишься, я думаю, придётся расстрелять тебя. Во-первых, потому что муж и жена — одна троцкистско-бухаринская банда, а во-вторых — чтобы любимый город мог спать спокойно.

Март и небо. И руки.

 И влажный доверчивый ветер…

 Снова музыки

 тонкий, печальный и режущий звук…

 Снова лик твой

 бесплотен, доверчив и светел…

 Нет! Нам губ не разнять,

 не оттаять сцепившихся рук!

Нет, на наших телах

 не порвется бескровная кожа.

 В наших душах

 давно источилась живая вода.

 Нас нельзя до конца воскресить

 и нельзя до конца уничтожить.

 В этой серой зловещей тоске

 мы с тобою срослись навсегда…

Нас с тобой понесет

 эта злая горбатая скрипка,

 Эти струны, колки,

 этот Моцарт в седом парике.

 И растянется даль,

 как Джоконды хмельная улыбка

 И сверкнут наши лица

 в разлившейся мутной реке…

Благородные господа! Пить за будущее - преступно, пить за прошлое - бессмысленно, пить за настоящее - кощунственно. Я предлагаю выпить за Вечное-Творящее-В-Себе-Самом. Только оно является подлинной реальностью. Только на его благорасположение остается уповать нам, жалким червям, сосущим гнилые крылья разлагающейся Вселенной.

...сколько же ненужных вещей в мире... Их изготавливают, развозят на обозах по городам и деревням, уговаривают людей покупать, наживаясь на безвкусии. И люди покупают, радуются, не замечая никчемности, глупости этой вещи...

Какое чудо — жизнь! — думал он, вглядываясь в метель так, словно видя ее впервые. — Создатель подарил нам все это, подарил совершенно бескорыстно, подарил для того, чтобы мы жили. И он ничего не требует от нас за это небо, за эти снежинки, за это поле! Мы можем жить здесь, в этом мире, просто жить, мы входим в него, как в новый, для нас выстроенный дом, и он гостеприимно распахивает нам свои двери, распахивает это небо и эти поля! Это и есть чудо! Это и есть — доказательство бытия Божия!

Да, граждане судьи и вы, плоскомордые разъебаи, чинно сидящие в зале. Именно Марсель Дюшан являлся для подсудимого высшим феноменом человеческой культуры всех эпох. Почему? Не могу ответить вразумительно. Ведь были же и другие имена и не хуже: Шекспир, к примеру, тот же Леонардо, на худой случай — Гёте. Или Платон. Тоже ведь не хуй собачий. Но для подсудимого — Дюшан и хоть ты заебись берёзовой палкой! Вот какая сука своевольная.

Русские мужчины летят на философию, как мухи на мед!

Художественная литература меня также не интересовала: мир людей, их страсти и устремления – все это казалось мелким, суетливым и недолговечным. На это нельзя было опереться , как на камень. Мир Наташи Ростовой и Андрея Болконского по сути ничем не отличался от мира моих соседей, каждый вечер бранящихся на кухне из за примусов или помойного ведра.

А онанизм-то мальчиков не спасает. Рвется либидо на волю, сублимируется.

У меня есть друг Андрей

 По прозванью Клепа.

 Нет души его добрей, -

 Пьет шартрез, как жопа.

Раз приходит он ко мне,

 Говорит: - Послушай!

 Искупался я в говне

 И запачкал душу!

- Нет! Душа твоя чиста!

 - Я вскричал, ликуя,

 - Как у девочки пизда

 И как кончик хуя.

Мораль сей басни такова:

 Одна у Клепы голова.

 Другую оторвали

 Две девочки в подвале.

И я писать на вас буду напишу во все газеты чтоб общественность поняла что людей грабят среди бела дня издеваются над ними и срут им в душу. Я себе в душу срать не позволю я вам не пацан сопливый. Я войну прошёл а вы тут жопу просиживали чаи гоняли а я там кровь лил за вас а теперь мне значит — побоку! Нет, дорогой не на того напали я вам гадить не позволю я управу найду. Чтоб над фронтовиком издеваться я народ растревожу в цека напишу на вас чтоб вас просветили.

Природа, как чистый феномен, дана людям для осмысления нашего грехопадения, дана как пример полной невинности, а значит, и совершенства. Она всеми своими лиисточками, цветами, птицами и насекомыми словно говорит нам: смотрите, люди, какими вы были до грехопадения, до того, как отпали от Бога...

И не ошибаемся ли мы, безапелляционно награждая званием «безвольного» человека, сидящего в грязной каморке и пьющего дешевое вино, или какого-нибудь босяка, ставя в пример ему делового человека, трудящегося не покладая рук, пробивающего себе дорогу в жизни, по-нашему – «волевого»?

– На самом деле вполне вероятно, что у босяка-то воля совсем другая, противоположная воле к жизни, как черное противопоставлено белому. У босяка или у пьяницы – это воля к небытию, ибо небытие, то есть покой, не менее притягательны, чем сама жизнь.

Чуден Кремль при ясной погоде! Сияние исходит от него. Слепит глаза Дворец Власти Российской так, что дух захватывает. Рафинадом белеют стены и башни кремлёвские, сусальным золотом горят купола, стрелой возносится в небо колокольня Иоанна Лествичника, строгими стражниками обстоят ели голубые, свободно и гордо реет флаг России. Здесь за стенами белокаменными, ослепительными, зубчатыми — сердце земли Русской, престол государства нашего, средостение и средоточие всей России-матушки. За рафинад Кремля, за державных орлов, за флаг, за мощи правителей российских, в соборе Архангельском упокоенные, за меч Рюрика, за шапку Мономаха, за Царь-пушку, за Царь-колокол, за брусчатку площади Красной, за Успенский собор, за башни кремлёвские не жалко и жизнь свою положить. А за Государя за нашего — и другую жизнь не жалко.

Минимализьм, парадигма, дискурс, конь-септ-уализьм… С раннего детства слышу я слова сии. Но что они означают — так до сих пор и не понял.

На здании «Детского мира» огромное стекло с рекламою живой: байковые портянки «Святогор». Сидит на лавке кучерявый молодец, девица-краса в кокошнике опускается перед ним на колено с новою портянкой в руках. И под треньканье балалайки, под всхлипы гармоники протягивает молодец босую ногу свою. Девица оборачивает её портянкой, натягивает сапог. Голос: «Портянки торгового товарищества „Святогор". Ваша нога будет как в люльке!» И сразу — колыбельная, люлька плетеная, с ногой, в портянку завернутой, покачивается: баю-бай, баю-бай… И голос девицы: «Как в люльке!

В ночь, когда появился на свет Комсомольск-на-Амуре, роды принимала Двадцать Шестая Краснознамённая мотострелковая дивизия Забайкальского военного округа.

 Роды были сложными. Комсомольск-на-Амуре шёл ногами вперёд, пришлось при помощи полевой артиллерии сделать кесарево сечение. Пупок обмотался было вокруг шеи новорожденного, но сапёрный батальон вовремя ликвидировал это отклонение. Младенца обмыли из 416 брандспойтов и умело спеленали снегами. Отслоившуюся плаценту сохранить не удалось — ввиду своей питательности она была растащена жителями местного района.

Сергеев опустил горящую спичку в пепельницу, встал и с сигаретой в левой руке подошел к Бурковой, положил правую ладонь ей на плечо:

— Значит, так, Людмила Ивановна. Даю вам два дня на разработку технологии приваренного к торцу хуя.

Вздрогнув, она подняла голову.

— Ну, ладно, ладно. Не хуя, а полового члена. Извините, я человек прямой. Из рабочей династии...

Степченко посмотрел на неподвижные деревья, поежился и, отряхиваясь, проговорил:

— Тихо падают листья с ясеня. Ни хуя себе, сказал я себе.

Шофер тихо добавил:

— Глянешь в небо, а там действительно...

Виктор застегнул брюки, глянул на звезды и прошептал:

— Охуительно, восхитительно.

Петр Вайль. Похвальное слово штампу, или Родная кровь(Из статьи)

В   рваных,   многожанровых, разностильных  сочинениях Сорокина отчетливо видна тяга пусть к иллюзорному, но  цельному  бытию  прежних  поколений.  То,  что изображаешь, надо любить по-настоящему.

При первом прочтении те же  сочинения  Сорокина  кажутся  попыткой  подрыва  самой  идеи творческого  процесса и участия в нем, скажем так, души. В своих интервью Сорокин настаивает на том, что все страсти,  страдания и  смерти  его  героев  всего только "буквы на бумаге". Вот что

производит  шокирующее   впечатление   на   свежего   читателя.Всевозможные  покушения  на  традиции  и святыни лишь следствие главного святотатства: разрушения нашего собственного образа  в наших  собственных  глазах. Если все "буквы на бумаге", то чего мы стоим? Звучим ли мы гордо, если так  волнуемся  от  бумажных слез и целлулоидной крови?

     И сам "казус Тарантино Сорокин" и поставленные так вопросы своевременны  и  повсеместны  сейчас,  перед  концом  столетия, проверившего   на  прочность  (вшивость)  и  отвергнувшего  все идеологии,  кроме  националистической  (оттого,  конечно,   что национализм  категория  не  идеологическая, а бытийная, в том и залог ее вечности). Идет возврат  к  испытанному  и  надежному.Отсюда  и  тяга  к  готовым штампам a la Дюшан, к опоре на проверенные клише  и  приемы  в  политике,  социальной жизни, искусстве.

     Оттого американец Тарантино не только ровесник, но и явный единомышленник россиянина Сорокина, а иногда они кажутся едва не соавторами.   Стиль   сближает   куда   теснее,   чем   тема  и идеологические модели.

Из отзывов читателей

больше всего впечатлили соки говн, конечно.

Биография

Учился в Московском институте нефтяной и газовой промышленности имени Губкина и Московском институте неорганической химии. Получив высшее образование по специальности инженер-механик, Сорокин в течение года работал в журнале «Смена», откуда был уволен за отказ вступить в комсомол. Занимался книжной графикой, живописью, концептуальным искусством. Участник многих художественных выставок. Оформил и проиллюстрировал около 50 книг.

Первые литературные опыты Сорокина относятся к началу 1970-х годов: в 1972 дебютировал как поэт в многотиражной газете «За кадры нефтяников». Как литератор сформировался среди художников и писателей московского андерграунда 1980-х. В 1985 году издал книгу во Франции, из-за чего вызывался в КГБ.

В 1985 году в парижском журнале «А — Я» была напечатана подборка из шести рассказов Сорокина. В том же году в издательстве «Синтаксис» (Франция) вышел роман «Очередь».

Считается представителем постмодернизма. В рассказах и романах используются разнообразные литературные стили. В советское время был близок к кругу московского концептуализма, публиковался в самиздате (в частности, в «Митином журнале»). Первая официальная публикация в СССР относится к 1989 году, когда рижский журнал «Родник» поместил в ноябрьском выпуске несколько рассказов писателя. Чуть позже рассказы Сорокина появляются в российских журналах и альманахах «Третья модернизация», «Место печати», «Искусство кино», «Конец века», «Вестник новой литературы».

В марте 1992 года Владимир Сорокин выходит к широкому читателю — в журнале «Искусство кино» напечатан роман «Очередь», издательством «Русслит» (Москва) публикуется сборник рассказов Владимира Сорокина, вошедший в шорт-лист Букеровской премии. Рукопись романа «Сердца четырёх» представлена на Букеровскую премию и попадает в шорт-лист.

23 марта 2005 года в Большом театре  России достоялась  мировая  премьера оперы «Дети Розенталя» композитора Леонида Десятникова,  либретто  которой  создал  Владимир  Сорокин.

Член Русского ПЕН-клуба. Живёт в Москве. Женат, отец двух дочерей-близнецов.