Главная » 2018 Апрель 30 » 30 мая 2018. Из очерка Максима Горького «Время Короленко»
21:58 30 мая 2018. Из очерка Максима Горького «Время Короленко» |
30 мая 2018 Вот уж кажется у
кого, а у «самого главного реалиста» русской литературы» Максима Горького (замечательного и совершенно забытого сейчас, особенно в Украине, писателя) меньше всего ожидали мы найти «странную
историю», а вот - получайте. В мемуарном очерке о другом не менее известном представителе реализма В.Г.Короленко - «Время Короленко», интересный
эпизод и рассказ о чудаках и оригиналах Нижнего Новгорода. ...Вышел я из Царицына в мае на заре ветреного, тусклого
дня, рассчитывая быть в Нижнем к сентябрю, - в этот год я призывался в солдаты. Часть пути - по ночам - ехал с кондукторами товарных поездов
на площадках тормозных вагонов, большую часть шагал пешком, зарабатывая на
хлеб, по станицам, деревням, по монастырям. Гулял в Донской области, в
Тамбовской и Рязанской губерниях, из Рязани - по Оке - свернул на Москву, зашел
в Хамовники к Л. Н. Толстому, - Софья Андреевна сказала мне, что он ушел в
Троице-Сергиевскую лавру. Я встретил ее на дворе, у дверей сарая, тесно
набитого пачками книг, она отвела меня в кухню, ласково угостила стаканом кофе
с булкой и, между прочим, сообщила мне, что к Льву Николаевичу шляется очень
много темных бездельников, и что Россия, вообще, изобилует бездельниками. Я уже
сам видел это и, не кривя душою, вежливо признал наблюдение умной женщины
совершенно правильным. Был конец сентября, землю щедро кропили осенние дожди, по
щетинистым полям гулял холодный ветерок, леса были ярко раскрашены, - очень
красивое время года, но несколько неудобно для путешествия пешком, а особенно -
в худых сапогах. На станции Москва-товарная я уговорил проводника пустить
меня в скотский вагон, в нем восемь черкасских быков ехали в Нижний на бойню.
Пятеро из них вели себя вполне солидно, но остальным я, почему-то, не
понравился и они всю дорогу старались причинять мне различные неприятности;
когда это удавалось им, быки удовлетворенно сопели и мычали. А проводник, - человечишко на кривых ногах, маленький,
пьяный, с обкусанными усами, - возложил на меня обязанность кормить спутников
моих, на остановках он совал в дверь вагона охапки сена, приказывая мне: - Угощай. Тридцать четыре часа провел я с быками, наивно думая, что
никогда уже не встречу в жизни моей скотов более грубых, чем эти. …. У меня был приятель, дворник крупного Каспийского
рыбопромышленника Маркова, Пимен Власьев, - обыкновенный, наскоро и незатейливо
построенный, курносый русский мужик. Однажды, рассказывая мне о каких-то
незаконных намерениях своего хозяина, он, таинственно понизив голос, сообщил: - Он бы это дело сварганил, - да Короленки боится. Тут,
знаешь, прислали из Петербурга тайного человека, Короленкой зовется,
иностранному королю племяш, за границей наняли, чтобы он, значит, присматривал
за делами, - на губернатора-то не надеются. Короленко этот уж подсек дворян -
слыхал?. Пимен был человек безграмотный и великий мечтатель; он
обладал какой-то необыкновенно радостной верой в Бога и уверенно ожидал в близком
будущем конца "всякой лже". (Литератор
С. Елеонский утверждал в печати, что легенда о В. Г. Короленко, как
"аглицком королевиче" суть "интеллигентная легенда". В свое
время я писал ему, что он не прав в этом; легенда возникла в Нижнем-Новгороде,
создателем ее я считаю Пимена Власьева. Легенда эта была очень распространена в
нижегородском краю. В 1903 г. я слышал ее во Владикавказе от балахнинского
плотника. (Прим. автора.)) - Ты, мил-друг, не тоскуй, - скоро лже конец. Она сама себя
топит, сама себя ест. Когда он говорил это, его мутновато-серые глаза, странно
синея, горели и сияли великой радостью - казалось, что вот сейчас расправятся
они, изольются потоками синих лучей. Как-то в субботу, помылись мы с ним в бане и пошли в трактир
пить чай. Вдруг Пимен, глядя на меня милыми глазами, говорит: - Постой-ка? Рука его, державшая блюдечко чая, задрожала, он поставил
блюдечко на стол и, к чему-то прислушиваясь, перекрестился. - Что ты, Пимен? - А видишь, мил-друг - сей минут божья думка душе моей
коснулась, - скоро, значит, Господь позовет меня на его работу... - Полно-ка, ты такой здоровяга. - Молчок! - сказал он важно и радостно. - Не говори - знаю! В четверг его убила лошадь. …Один из оригиналов города, водочный заводчик А. А. Зарубин,
"неосторожный" банкрот, а в конце дней - убежденный толстовец и
проповедник трезвости, говорил мне в 901 году: - Еще во время Короленки догадался я, что не ладно живу... Он несколько опоздал наладить свою жизнь; "во время
Короленки" ему было уже за пятьдесят лет, но все-таки он перестроил или,
вернее, разрушил ее сразу, по-русски. - Хворал я, лежу, - рассказывал он мне, - приходит племянник
Семен, тот - знаешь? - в ссылке который, - он тогда студент был, - желаете,
говорит , книжку почитаю? И, вот, братец ты мой, прочитал он "Сон
Макаров", я даже заплакал, до того хорошо. Ведь как человек человека
пожалеть может. С этого часа и повернуло меня. Позвал кума-приятеля, вот,
говорю, сукин ты сын, - прочитай-ко. Тот прочитал, - богохульство - говорит.
Рассердился я, сказал ему, подлецу, всю правду, - разругались навсегда. А у
него - векселя мои были, и начал он меня подсиживать. Ну - мне, уж, все равно,
дела я свои забросил, - душа отказалась от них. Объявили меня банкротом, почти
три года в остроге сидел. Сижу - думаю: будет дурить. Выпустили из острога, -
я, сейчас, к нему, Короленке, - учи. А его в городе нету. Ну, я ко Льву нашему,
к Толстому... "Вот как", - говорю. "Очень хорошо, - говорит, -
вполне правильно". Так-то брат! А Горинов откуда ума достал. Тоже у
Короленки; и много других знаю, которые его душой жили. Хоть мы, купечество, и
за высокими заборами живем, а и до нас правда доходит. Я высоко ценю рассказы такого рода, они объясняют, какими,
иногда, путями проникает дух культуры в быт и нравы диких племен. Зарубин был седобородый, грузный старик, с маленькими,
мутными глазами на пухлом розовом лице; зрачки темные и казались странно
выпуклыми, точно бусины. - Было что-то упрямое в его глазах. Он создал себе
репутацию "защитника законности" копейкой; с какого-то обывателя
полиция неправильно взыскала копейку, - Зарубин обжаловал действие полиции, в
двух судебных инстанциях жалобу признали "неосновательной", - тогда
старик поехал в Петербург, в Сенат, добился указа о запрещении взимать с
обывателей копейку, торжествуя возвратился в Нижний, и принес указ в редакцию
"Нижегородского Листка", предлагая опубликовать. Но, по распоряжению
губернатора, цензор вычеркнул указ из гранок. Зарубин отправился к губернатору
и спросил его: - Ты, - он всем говорил "ты", - ты, что же, друг,
законы не признаешь? Указ напечатали. Он ходил по улицам города в длинной черной поддевке, в
нелепой шляпе на серебряных волосах и в кожаных сапогах с бархатными
голенищами. Таскал под мышкой толстый портфель с уставом "Общества
трезвости", с массой обывательских жалоб и прошений, уговаривал извозчиков
не ругаться математическими словами, вмешивался во все уличные скандалы,
особенно наблюдал за поведением городовых и называл свою деятельность
"преследованием правды". Приехал в Нижний знаменитый тогда священник Иоанн
Кронштадтский; у Архиерейской церкви собралась огромная толпа почитателей отца
Иоанна, - Зарубин подошел и спросил: - Что случилось? - Ивана Кронштадтского ждут. - Артиста императорских церквей? Дураки... Его не обидели, - какой-то верующий мещанин взял его за
рукав, отвел в сторону и внушительно попросил: - Уйди скорее, Христа ради, Александр Александрович. Мелкие обыватели относились к нему с почтительным
любопытством и хотя некоторые называли "фокусником", но -
большинство, считая старика своим защитником, ожидало от него каких-то чудес, -
все равно каких, только бы неприятных городским властям. В 1901 году меня посадили в тюрьму, - Зарубин, тогда еще не
знакомый со мною, - пришел к прокурору Утину и потребовал свидания. - Вы - родственник арестованного? - спросил прокурор. - И не видал никогда, не знаю - каков! - Вы не имеете права на свидание. - А - ты Евангелие читал? Там что сказано? Как же это,
любезный, - людьми вы правите, а Евангелие не знаете? Но у прокурора было свое
Евангелие и, опираясь на него, он отказал старику в его странной просьбе. Разумеется, Зарубин был одним из тех - нередких - русских
людей, которые, пройдя путаную жизнь, под конец ее, - когда терять уже нечего -
становятся "праволюбами", являясь в сущности только чудаками. Прикрепления: Картинка 1 · Картинка 2 |
|
Всего комментариев: 0 | |