Главная » 2012 » Декабрь » 2 » 16 ноября родился Николай Э́рдман
20:40
16 ноября родился Николай Э́рдман
16 ноября родился Николай Робéртович Э́рдман (3 (16) ноября 1900, Москва, — 10 августа 1970, Москва) — советский драматург, поэт, киносценарист. Наверное один из самых остроумных людей Советского Союза. Замечательный юморист и сатирик, автор сценария фильма «Весёлые ребята». Лауреат Сталинской премии второй степени (1951).
 
Николай Эрдман со своими друзьями Владимиром Маяковским и Всеволодом Мейерхольдом
 
НИКОЛАЙ ЭРДМАН и  ВЛАДИМИР МАСС
БАСНИ
 
Однажды Бах спросил свою подругу:
«Скажите мне, вы любите ли фугу?»
Смутясь и покраснев, как мак,
Подруга отвечала так:
«Не ожидала я увидеть в вас нахала.
Прошу вас, не теряйте головы.
Я — девушка и в жизни не видала
Того, что здесь назвали вы».
 
Мораль: у девушек, почти без исключенья
Богатое воображенье.
 
**
 
Мы любим подмечать у недругов изъяны
И направлять на них насмешки острие.
Однажды молоко спросило у сметаны:
«Скажите, вы еда или питье?»
Сметана молвила: «Оставьте ваши шутки,
Действительно, я где-то в промежутке.
Но ведь важна
Не эта сторона,
Всего важней, что я вкусна,
И то, что все бывают мною сыты...»
 
Вот так порою и гермафродиты:
Тот, кто на свет их произвел,
Конечно, допустил ужасную небрежность,
Но ведь, в конце концов, существенен не пол,
А классовая принадлежность.
 
**
 
В одном термометре вдруг захотела ртуть
Достигнуть сорока во что бы то ни стало.
И в сей возможности не усумнясь нимало
Пустилась в путь.
— Энтузиазм большая сила! —
Вскричала ртуть, и стала лезть.
Но ничего не выходило:
Всё тридцать шесть и тридцать шесть.
 
— Ура! Вперед! На карте честь! —
Она кричит и лезет вон из шкуры.
Всё тридцать шесть!
 
А что ж, друзья, и в жизни есть
Такого рода «реомюры»:
Кричат: Ура!
Кричат: Пора!
А не выходит ни хера.
 
**
Непреложный закон
 
Мы обновляем быт
И все его детали.
«Рояль был весь раскрыт
И струны в нем дрожали…»
 
— Чего дрожите вы? — спросили у страдальцев
Игравшие сонату десять пальцев.
— Нам нестерпим такой режим,
Вы бьете нас — и мы дрожим!..
 
Но им ответствовали руки,
Ударивши по клавишам опять:
— Когда вас бьют, вы издаете звуки,
А если вас не бить, вы будете молчать.
 
Смысл этой краткой басни ясен:
Когда б не били нас,
мы б не писали басен.
 
**
 
Случай с гипопотамом
 
Раз к венерологу пришел гипопотам.
— Ай, больно! — он кричал.
— Где больно, друг мой?
— Там!
 
Мораль сей басни в том,
что к незнакомым дамам
Ходить не нужно и гипопотамам.
** 
Верблюд и игольное ушко
 
Один верблюд пролез в игольное ушко,
А это очень нелегко…
И чтоб отметить это чудо,
Все стали чествовать верблюда:
Он — сверхверблюд!
Громадный труд!
Какая нужная работа!
Вдруг замечает где-то кто-то:
За этот труд хвала ему и честь,
Но вот что он туда пролез — понятно,
А вот пускай попробует пролезть обратно.
Верблюд рассвирепел как бес.
Полез обратно — и пролез!
И вот его все знают города,
Его снимают все, о нем уж пишут книжки.
А наш верблюд туда-сюда,
туда-сюда без передышки.
Натер себе бока и холку
И наконец сломал иголку.
Мораль: у нас неповторимая эпоха.
Но вот иголки делаем мы плохо.
**
Времена

Один поэт, свой путь осмыслить силясь,
Хоть он и не был Пушкину сродни,
Спросил: «Куда вы удалились,
Весны моей златые дни?»

Златые дни ответствовали так:
– Мы не могли не удалиться,
Раз здесь у вас такой бардак
И вообще черт знает что творится!

Златые дни в отсталости своей
Не понимали наших дней.
**
На высоте

В долине Чатыр-дага
Лежала раз наждачная бумага.

Привел однажды в ту долину
Один влюбленный курд свою кузину.

Ну, то да сё, она сдалась невольно,
Но вдруг вскричала:- Ай, мне больно!

Смысл этой басни краток, но хорош:
Кладя, смотри на что кладешь!
**
Случай с пастухом

Один пастух, большой затейник,
Сел без штанов на муравейник.
Но муравьи бывают люты,
Когда им причиняют зло,
И через две иль три минуты
Он поднал крик на све село.
Он был искусан ими в знак протеста.

Мораль: не занимай ответственного места.
**
Колыбельная

Видишь, слон заснул у стула,
Танк забился под кровать,
Мама штепсель повернула,
Ты спокойно можешь спать.

За тебя не спят другие,
Дяди взрослые, большие.
За тебя сейчас не спит
Бородатый дядя Шмидт.

Он сидит за самоваром –
двадцать восемь чашек в ряд, –
И за чашками герои
о геройстве говорят.

Льется мерная беседа
лучших сталинских сынов,
И сияют в самоваре
двадцать восемь орденов.

«Тайн, товарищи, в природе
Не должно, конечно, быть.
Если тайны есть в природе,
Значит, нужно их открыть».

Это Шмидт, напившись чаю,
Говорит героям.
И герои отвечают:
«Хорошо, откроем».

Перед тем как открывать,
Чтоб набраться силы,
Все ложатся на кровать,
Как вот ты, мой милый.

Спят герои, с ними Шмидт
На медвежьей шкуре спит.
В миллионах разных спален
Спят все люди на земле…

Лишь один товарищ Сталин
Никогда не спит в Кремле.
** 
Цитаты из пьесы Эрдмана «Самоубийца»:
--- 
- Гражданин Подсекальников, жизнь прекрасна.
— Я об этом в «Известиях» даже читал, но я думаю — будет опровержение.
** 
Семен Семенович. Вот скажите вы мне, дорогие товарищи, можете ли вы понимать суть, и если вы можете ее понимать, то скажите вы мне, дорогие товарищи, – есть загробная жизнь или нет?
Александр Петрович. Про загробную жизнь вы у батюшки спрашивайте. Это их специальность.
Отец Елпидий. Как прикажете отвечать: по религии или по совести?
Семен Семенович. А какая же разница?
Отец Елпидий. Ко-лос-саль-на-я. Или можно еще по науке сказать.
Семен Семенович. Мне по-верному, батюшка.
Отец Елпидий. По религии – есть. По науке – нету. А по совести – никому не известно.
** 
Тет-а-тет под одним одеялом.
** 
Ну, так в чем же тогда вы меня обвиняете? В чем мое преступление? Только в том, что живу. Я живу и другим не мешаю, товарищи. Никому я на свете вреда не принес. Я козявки за всю свою жизнь не обидел. В чьей я смерти повинен, пусть он выйдет сюда.
** 
Помните, что интеллигенция соль нации и, если её не станет, вам нечем будет посолить кашу, которую вы заварили.
** 
Так, Семен, жить нельзя. Так, Семен, фокусы в цирке показывать можно, но жить так нельзя.
** 
Современные дамочки хуже жуликов, прости господи; так и ходят и смотрят, где кто плохо лежит.
** 
Раньше люди имели идею и хотели за нее умирать. В настоящее время люди, которые хотят умирать, не имеют идеи, а люди, которые имеют идею, не хотят умирать. С этим надо бороться. Теперь больше, чем когда бы то ни было, нам нужны идеологические покойники.
** 
Вы думаете, когда человеку говорят: «Война. Война объявлена», вы думаете, о чем спрашивает человек, вы думаете, человек спрашивает — с кем война, почему война, за какие идеалы война? Нет, человек спрашивает: «Какой год призывают?» И он прав, этот человек.
** 
С первого дня революции мы ничего не делаем. Мы только ходим друг к другу в гости и говорим, что нам трудно жить. Потому что нам легче жить, если мы говорим, что нам трудно жить.
** 
Слово не воробей, выпустишь — не поймаешь, так вот, значит, выпустишь — не поймаешь, а за это тебя поймают и не выпустят.
** 
Мне претит эта скучная, серая жизнь. Я хочу диссонансов.
** 
Сеня был – шляпы не было, шляпа стала – Семена нет. Господи! Почему же ты сразу всего не даешь?
** 
Вы про Пушкина мне не рассказывайте, я похабщины не люблю.
** 
Аристарх Доминикович. Под одну сердобольную курицу подложили утиные яйца. Много лет она их высиживала. Много лет согревала своим теплом, наконец высидела. Утки вылупились из яиц, с ликованием вылезли из-под курицы, ухватили ее за шиворот и потащили к реке. «Я ваша мама, – вскричала курица, – я сидела на вас. Что вы делаете?» – «Плыви», – заревели утки. Понимаете аллегорию?
Голоса. Чтой-то нет.
– Не совсем.
Аристарх Доминикович. Кто, по-вашему, эта курица? Это наша интеллигенция. Кто, по-вашему, эти яйца? Яйца эти – пролетариат. Много лет просидела интеллигенция на пролетариате, много лет просидела она на нем. Все высиживала, все высиживала, наконец высидела. Пролетарии вылупились из яиц. Ухватили интеллигенцию и потащили к реке. «Я ваша мама, – вскричала интеллигенция. – Я сидела на вас. Что вы делаете?» – «Плыви», – заревели утки. «Я не плаваю». – «Ну, лети». – «Разве курица птица?» – сказала интеллигенция. «Ну, сиди». И действительно посадили. Вот мой шурин сидит уже пятый год. Понимаете аллегорию?
**
Вениамин Смехов. Из книги "Тетр моей памяти"
Вспомнился разговор с Николаем Робертовичем о его друзьях - Есенине, Булгакове... И не только то, что он говорил, а то, как... Лаконичный строй фраз, потаенный сарказм, смешанный с грустью, ни тени улыбки на лице, когда говорит самые смешные вещи, глубокий взгляд на собеседника, а главное - ты чувствуешь, что этот человек находится одновременно и здесь, и где-то еще, куда нам входа нет. Ощущение дистанции между ним и окружающими, дистанции, которая никогда никого не обижает, ибо рождена какой-то "ненашей" грустью или мудростью - то есть, очень естественна и "надчеловечна"...
...
Фрачная осанка. Галантная скромность. Чувство собственного достоинства. И собственного - и каждого, кто его окружал. Моей шестилетней дочери, обомлевшей от встречи с двумя собаками на дачном участке Николая Робертовича, хозяин пошел на помощь,вежливо разъяснив возможности общения человека с животными,успокоив и развеселив ребенка ровно-уважительным тоном обращения - и к дочери, и к собакам - на "вы".
...
...Вспоминаю разговор о Гоголе и Сухово-Кобылине: "Бывают писатели - списыватели, а бывают - выдумыватели. Я люблю выдумывателей. И вы тоже? Вот, значит, и я - как вы". И рассмеялся - одними глазами.
...
Храню в памяти какое-то деловое собрание, которое "выпало из рук" нашего Юрия Петровича, ибо в горячке "выяснения отношений" случилась перебранка, далекая от темы вечера. Еле-еле угомонив своих "таганцев", Любимов от души посожалел о потраченном времени и, махнув рукой на нас, предоставил слово Эрдману. Николай Робертович поднялся и, преодолевая неловкость от "публичного выступления", кратко заявил:
 - Акть-оры как дь-эти: пять минут игр-ают, а ссорок пь-ать - сс-утяжничают. ...После этого нам осталось благодарно рассмеяться, устыдиться и разойтись по домам. ..(Эрдман заикался)
... 
В разговоре об Эрдмане произошла памятная заминка.
 - Постой, это какой Эрдман? Сын того Эрдмана? Мейерхольдовского? Или внук?
 - Нет, он сам, Николай Робертович.
 - Минуточку! Это полная чепуха! - уверенно накинулись на меня прямо из тридцатых годов. - Во-первых, его расстреляли до войны, а во-вторых, ты сошел с ума! Какой Эрдман! Ему же сто лет! Он же был с Есениным, с Маяковским, Луначарским...
 - Все правильно! Вы его завтра увидите с Любимовым на премьере! ...Все правильно. Его законсервировали тридцатилетним и таковым он остался навсегда. Молодым человеком он успел занять высокое место на московском Олимпе двадцатых годов, и талантом поэта-драматурга восхищались его великие соседи по искусству - Булгаков, Зощенко, Мандельштам, не говоря уже о корифеях МХАТа, ГОСТИМа, Вахтанговского театра... А нам, любимовцам шестидесятых "достался" сухощавый, подтянутый аристократ, молчаливый и отечески опекающий шалую команду своего друга Юрия.
....
Авторское чтение "Самоубийцы" не удосужились записать; спасибо, сохранили фонограмму читки "Пугачева" с интермедиями Николая Робертовича и с частушками Владимира Высоцкого... Тогда же, после наших благодарных оваций, прямо на сцене, между авторами произошел исторический и шутливый диалог. Эрдман: Володя, а как вы пишете ваши песни? Высоцкий: Я? На магнитофон (смех в зале). А вы, Н.Р.?
 Эрдман: А я - ...на века! (долго не смолкающий хохот актеров в зале, Высоцкого на сцене, да и самого автора репризы).
**
Осип Прут.
Николай Эрдман.

Николай Эрдман был Человек. Это слово, как видите, я пишу с большой буквы. И поскольку он заслуженно носил такое прекрасное имя, я предлагаю вашему вниманию эти несколько страниц. Несколько - потому что о Николае Эрдмане - писателе, драматурге, сатирике, сценаристе - уже написана целая книга. Так что никаких творческих вопросов, связанных с его литературной деятельностью, поднимать не буду: этим успешно занялись другие.
Все началось сравнительно недавно - всего каких-нибудь шестьдесят семь лет тому назад. В Доме техники на Мясницкой. Дело было вечером. В зале - концерт. На эстраде - знаменитое московское трио: Шор, Крейн и Эрлих. Успех огромный: тогда ценили и ходили слушать музыку - классическую, великую, вечную.
Барабанов и тарелок в трио не было: всего лишь рояль, скрипка и виолончель. Но зато, повторяю, имелась - Музыка.
После концерта дядя моей жены - он играл на рояле - познакомил меня со своим другом и одним из постоянных слушателей (теперь они почему-то называются зрителями) московского трио - Робертом Эдуардовичем Эрдманом. Этот могучий мужчина пришел послушать Бетховена со своими сыновьями: Борей - старшим и Колеи - младшим. Боря был на год старше меня, Коля - на два года моложе. С этого дня началась моя дружба с другим московским трио: Эрдманами- отцом и двумя его сыновьями.
Через два дня Коля позвонил мне и предложил встретиться у Храма Христа Спасителя (я жил рядом). Немедленно прибыл на свидание. Коля был с Борей, а чуть подальше стоял Роберт Эдуардович. Как-то странно осмотрел меня: с ног до головы и поперек. Разговор начал Коля:
- Когда тебя учили в Швейцарии, ты занимался боксом?
- Конечно! - ответил я. - В течение десяти лет - до окончания школы. И, между прочим, довольно успешно. А почему это тебя вдруг заинтересовало?
За сына ответил Роберт Эдуардович: - Потому что я тренирую моих детей на берегу Москва-реки.
Сразу я ничего не понял. Надо сказать, что Эрдман - старший был немцем и говорил по-русски с незабываемым акцентом. Впоследствии я завоевал его доброе отношение тем, что читал ему, запомнившиеся еще с детства немецкие стихи. Особенно он любил "Песнь о Зигфриде" и балладу об императоре Фридрихе Барбароссе. Но сейчас- не об этом. Роберт Эдуардович продолжил свои объяснения:
- Вайс ду... Ох, извини! Знаешь ли ты, что такое "стенка"?
- Знаю. По-немецки будет "ванд".
- Правильно.
- Так что: мы будем здесь строить стенку? Роберт Эдуардович рассмеялся:
- Нет, нет, готес вилен! Стенка- значит, когда молодые люди из Хамовников бьются честно на кулаках с молодых людей из Замоскворечья! (Эту фразу я помню дословно до сих пор!)
- Сначала ты посмотришь, а потом, если тебе понравится, можешь тоже...
Через полчаса грянул бой. Коля и Боря бились рядом, мгновенно поддерживая друг друга. Роберт Эдуардович одобрительно кивал головой, когда положительно расценивал действия сыновей. Это было чисто мужское "развлечение", самый что ни на есть честный бой. Когда у одного замоскворецкого под перчаткой правой руки хамовнические обнаружили кастет, то его - за этот подлый поступок - били уже свои.
Мимо - по Волхонке - проезжал ломовой извозчик. Он резко остановил лошадей, быстро спустился на набережную и с ходу вступил в бой. Ему сразу вмазали по сопатке, и он с разбитым носом, но счастливый, что немного размялся, вернулся к своей телеге. Вытирая кровавые сопли, поехал дальше.
Впоследствии Боря, Коля и я несколько раз выходили уже втроем, точно согласовывая нашу "работу": получалось отлично!
Боря был художником, Коля - литератором, я - журналистом. Наверное, поэтому у меня было больше общего с Колей. Так мы и продружили всю жизнь.
Коля взялся быть моим путеводителем по зрелищным предприятиям Москвы. Признавая все величие искусства прошлого - и Большого, и Малого, и Художественного, - он больше всего любил спектакли Николая Фореггера в "Мастфоре" на Арбате.
"Хорошее отношение к лошадям", "Тайна Канарских островов" - маленькие сценические жемчужины, просмотр которых так скрашивал нашу жизнь. Почти уверен, что, отчасти, свою профессию драматурга я определил благодаря влиянию, которое на меня оказывало общение с Николаем Эрдманом.
Но все-таки нас связывала не только любовь к театру и общность профессии. Я почувствовал, что Коля нуждается во мне как в конфиденте- человеке, которому он может поведать и доверить свои самые сокровенные мысли, замыслы, надежды. И я был ему верен до конца. Почему? Потому что в высказываниях моего друга, в его взглядах и оценках происходящего вокруг, в его осмысливании взрывной волны культурного моря нашего молодого государства, в несовпадении его пристальных взглядов с точками зрения других наших друзей и коллег, в его особом ощущении действительности, которую он оценивал и закреплял на бумаге - только ему одному присущим сатирическим пером - во всем этом я чувствовал такую глыбу правды и чистоты, что даже одной сотой доли ее хватало мне, чтобы утвердиться в правильности моих собственных мыслей, формы труда, отношения к жизни. Для меня Коля был животворным источником, примером бескомпромиссности, современным неистовым Роландом - рыцарем без страха и упрека.
Возможно, что все вышесказанное воспримется как лирика, да притом еще старческая, почти покаянная... Дудки! Я пишу о Николае Эрдмане, Человеке, который был для меня символом Жизни - самого ценного, что есть и может быть у каждого живого существа.
В 1925 году Коля написал свою первую комедию "Мандат". Сначала он прочитал ее матери, отцу и Борису (не помню: был ли Боря тогда уже женат на Верочке Друцкой, чудесной эстрадной танцовщице. Если да, то и она слушала пьесу).
- Доиграешься!- по окончании прочтения резюмировал Роберт Эдуардович и добавил еще что-то по-немецки.
После того, как Коля рассказал все это мне, я предложил ему прочитать свою комедию у нас - в "Крестьянской газете", где я работал внештатным сотрудником. Читка состоялась. Присутствовали: главный редактор Семен Урицкий, его зам. Николай Одоев (Тришин), Андрей Платонов, Михаил Шолохов и я. Успех- огромный. Полное благословение.
- Искренне, по-доброму завидую, - сказал Андрей Платонов.
-Да, сильная штука!- поддержал его Шолохов, в ту пору совсем молодой, начинающий писатель, но уже приступивший к работе над материалом о событиях недавнего прошлого на Дону.
- Кто будет ставить? - спросил главный.
- Веду переговоры со Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Если все пройдет цензуру, будет ставить сам! Так он сказал, по крайней мере!..
Как известно, премьера "Мандата" состоялась. Успех был грандиозный. Мы все были на этом первом спектакле- кроме Шолохова, который прислал поздравительную телеграмму.
После этого у Коли с Андреем Платоновым возникла дружба. Они читали друг другу многие свои работы. Их разговоры, обсуждения заслуживают - если бы они были записаны - отдельного издания. Это не было столкновением двух разных направлений, нет. На одной такой встрече мне посчастливилось присутствовать - в кафе "Националь", которое очень часто посещали литераторы. Речь тогда шла о платоновских "Епифанских шлюзах". Наблюдатель со стороны мог подумать, что эти два человека говорят о самых обыкновенных житейских делах: так спокойно и ровно текла их беседа. Но сколько же было в ней взаимомудрости, по-разному изложенного, но такого одинакового мировоззрения. Это сидели два человека, стремившиеся из Космоса вернуться на родную планету, которые приземлились одновременно в одной и той же точке, хотя летели с разных высот и разных сторон.
Оба они- Эрдман и Платонов- составили в моем представлении единый образ, имя которому Мудрость. Да, все это было...
Платонов умер в 1951-м. Ему исполнилось всего пятьдесят два. Коля с большим трудом перенес уход своего близкого друга. Мы - тоже.
Через три года после "Мандата" был написан "Самоубийца", премьера которого не состоялась. Но зато, кажется в 1930 году, состоялся арест Коли в Гаграх. Причина: "острый язык". Какой-то крепкий анекдот был рассказан Балтрушайтису, литовскому послу в Москве. Очевидно, кроме него анекдот услышал еще кто-то. В общем, Коля - исчез. Обнаружился он где-то в далекой Сибири. Поэтому первое письмо, которое дошло до его уважаемой матушки, было подписано: "Твой сын - мамин-Сибиряк". Значит, и там Коля оставался Человеком.
Когда он вернулся и мы встретились, на все мои расспросы Коля отвечал скупо, беззлобно, обыкновенно. Но что я понял твердо, так это то, что репрессия не оказала на него никакого влияния: он- не изменился! И все-таки я настаивал:
- Неужели ты не можешь мне рассказать?..
- Что ты хочешь?
- Что-нибудь такое, что - за эти годы - произвело на тебя наибольшее впечатление?
- И достойное рассказа?
- Да, конечно. Именно твоего!
Он заговорил не сразу: видимо, выбор был невелик. И вдруг:
- Ну вот, пожалуй... Когда я ехал туда, меня сопровождал фельдъегерь. Путешествие обычное, многократно описанное еще ссыльными девятнадцатого века. Очевидно, в этой области у нас ничто не изменилось: те же дороги, те же направления, те же станционные смотрители. На одной из остановок, примерно на полпути, - небольшой отдых. Пьем чай. Ну, для станционного смотрителя я - никто, ноль. Поэтому на меня и не обращали внимания, ведя беседу только с моим сопровождающим. Неожиданно заиграло радио. Пела женщина, местная актриса. И тогда хозяин станции спросил у фельдъегеря:
- Вот слышите, поет наша - из Красноярска. Хорошо поет. Но когда ту же песню исполняет ваша - московская - артистка, ну, тогда совсем другое дело: голос - громче, куда чище, каждое слово понятно! В чем же тут причина?
И мой сопровождающий, прихлебывая чай из блюдечка, глубокомысленно разъяснил:
- Питание!
Это все, чем Коля поделился со мной, считая такое происшествие единственно достойным быть рассказанным людям на свободе.
Потом было много разного: сценарии, написанные им совместно с Владимиром Массом, фильмы, поставленные по этим сценариям и прошедшие по всем экранам Земли (достаточно назвать "Веселых ребят"), потом была женитьба на Наташе Чидсон, нашей дорогой Чипе (так ее звали близкие друзья), прелестной балерине, незаурядной личности, достойной подруге ее достойного мужа (острого слова Наташи побаивался даже сам Юрий Файер, знаменитый дирижер балетных спектаклей Большого театра). Потом из жизни ушел отец, а в 1960-м- умер Борис. Мать едва перенесла их уход.
После Владимира Масса соавтором Николая Эрдмана стал Михаил Вольпин. И он, и Масс были соратниками достойными, так что работа спорилась, и Коля - до последнего дня - оставался в строю. Но стоял он в рядах наступающей литературы, той, которая не поддалась ударам застоя. Стоял во весь свой рост, не склонив головы. Таким и ушел в 1970-м, уже - навсегда.
Но в сердце моем - остался навеки, ибо он был тем, кто имеет право называться Человеком - это звучит все-таки гордо!
** 
Биография
Николай Эрдман родился в семье мещанина, лютеранина из обрусевших балтийских немцев Роберта Карловича и Валентины Борисовны Эрдман, православной. Учился в Москве, в Петропавловском реальном коммерческом училище.
В 1919 году Николай Эрдман был призван в Красную Армию. Демобилизовался в 1920 году и тогда же начал литературную деятельность. Под влиянием своего брата Бориса, художника, вошёл в группу имажинистов, опубликовал несколько стихотворений, писал тексты для артистических кабаре; работал в жанре популярных в те годы сатирических обозрений, часто в соавторстве с В. З. Массом, для мюзик-холла, позже для Театра Сатиры , был автором интермедии в знаменитом спектакле Театра им. Вахтангова «Лев Гурыч Синичкин» по пьесе Д. Ленского (1924).
В 1924 году Николай Эрдман написал свою первую пьесу — «Мандат». Поставленная в 1925 году в Театре им. Вс. Мейерхольда , а затем в Ленинградском академическом театре драмы, пьеса принесла признание молодому драматургу. В 20-х годах сатирическую комедию Эрдмана ставили во многих городах СССР, в том числе в Одессе и Харькове, Баку и Ташкенте; в 1927 году пьеса была поставлена в Берлине и в одном только ГосТиМе выдержала более 350 представлений.
Иная судьба ожидала вторую пьесу Эрдмана — «Самоубийца», написанную в 1928 году. В том же году её принял к постановке Вс. Мейерхольд, но не получил разрешения Главреперткома; в начале 30-х годов разрешение как будто было получено: в декабре 1931 года пьесу Эрдмана начали репетировать во МХАТе, но спектакль так и не был выпущен; в мае 1932 года к репетициям «Самоубийцы» приступил Мейерхольд в ГосТиМе, но и его спектакль был запрещён на стадии генеральной репетиции.
В 1982 году бывший актёр ГосТиМа Валентин Плучек поставил многострадальную пьесу Эрдмана в Московском театре Сатиры, но прожил спектакль недолго и вскоре был запрещён; лишь в 1986 году Плучек смог возобновить «Самоубийцу».
С 1927 года Николай Эрдман работал в кинематографе как сценарист. Вместе с Владимиром Массом и Григорием Александровым он написал сценарий фильма «Весёлые ребята»; однако во время съёмок фильма в Гаграх, в 1933 году, Эрдман был арестован вместе с Массом. Поводом для ареста, как гласят многочисленные источники, послужило весьма неожиданное обстоятельство. В октябре 1933 года на одном из кремлёвских приёмов корифей МХАТа – Василий Иванович Качалов (11.02. 1875 – 30.09. 1948), – слегка усугубив, в присутствии высоких лиц и в ответ на просьбу кого-то из членов Политбюро ЦК ВКП (б) прочитать что-нибудь новенькое, взял, да и прочитал «новенькое» из репертуара Масса и Эрдмана.
Есть две версии относительно того, что именно декламировал Качалов в Кремле. Версия первая заключается в том, что Качалов прочитал «Колыбельную» Эрдмана:
Видишь, слон заснул у стула.
Танк забился под кровать,
Мама штепсель повернула.
Ты спокойно можешь спать...
 
По этой версии Василий Качалов не успел дочитать «Колыбельную» до конца, сообразив, к чему это может привести. Но его, дескать, попросили завершить начатое, после чего присутствовавший на мероприятия Иосиф Сталин в наступившей тишине задал вопрос: «Кто написал эти хулиганские стихи?». Качалова пожурили за политическую близорукость, а Эрдмана и Масса практически на следующий день арестовали.
По другой версии Василий Качалов исполнил несколько коротких басен и Эрдмана, и Масса, среди которых, в частности, была такая:
 
Вороне где-то Бог
послал кусочек сыра.
Читатель скажет: «Бога нет!».
Читатель, милый, ты – придира.
Да, Бога нет. Но нет и сыра.
 
В воспоминаниях о Николае Эрдмане можно найти сведения о том, что вскоре после своего ареста он сочинил своего рода прощальную басню, которая звучала так:
Однажды ГПУ явилося к Эзопу
и – хвать его за …опу.
Смысл сей басни ясен:
не надо этих басен.
 Фамилии обоих из титров фильма были удалены. Приговор, вынесенный Эрдману оказался мягким для того времени — ссылка на 3 года в г. Енисейск.
Ещё в 1928 году Николай Эрдман познакомился с одной из ведущих актрис МХАТа Ангелиной Степановой, с которой на протяжении ряда лет был связан непростыми отношениями: Степанова в то время была замужем за режиссёром Николаем Горчаковым, сам Эрдман был женат. Однако именно благодаря ходатайствам Степановой в 1934 году Эрдман был переведён в Томск.
В 1936 году его освободили, но без права жительства в столице и других крупнейших городах. Эрдман поселился в Калинине, в дальнейшем он жил в Вышнем Волочке, Торжке, Рязани.
После ареста Эрдмана был запрещён и его «Мандат»; пьес он больше не писал, но продолжал работать в кино; стал одним из авторов сценария нового фильма Г. Александрова — «Волга-Волга», в 1941 году удостоенного Сталинской премии.
Осенью 1941 года, как все поражённые в правах, Эрдман был отправлен в глубокий тыл. При проезде через Саратов эшелон с эвакуированными задержался. В это время в здании Саратовского ТЮЗа работал эвакуированный из Мосвы МХАТ. На имя директора МХАТа Ивана Москвина пришло письмо, подписанное Л. П. Берией, в котором Эрдману предлагалось сотрудничество с Ансамблем песни и пляски НКВД. Позднее Николай Эрдман, как гласят воспоминания знавших его людей, об этом периоде своей жизни вспоминал со свойственным ему юмором: «Нет, это только в нашей стране могло быть. Ну, кому пришло бы в голову, даже в фашистской Германии, создать ансамбль песни и пляски гестапо? Да никому! А у нас – пришло!». По этому письму Эрдмана сняли с эвакоэшелона и отправили в Москву, к новому месту работы.
После войны Эрдман писал сценарии к фильмам, работал в Театре на Таганке.
Он был сценарист или соавтор сценария фильмов
1933       Весёлые ребята
1938       Волга-Волга  
1943       Принц и нищий
1951       Смелые люди
1968       Огонь, вода и… медные трубы
и многих других.
Николай Эрдман умер 10 августа 1970 года. Похоронен в Москве на новом Донском кладбище.
Прикрепления: Картинка 1 · Картинка 2 · Картинка 3
Категория: "Наши умные мысли" | Просмотров: 1012 | Добавил: Мария | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]