Главная » 2014 » Июнь » 7 » 7 мая родился Дон-Амина́до
21:49
7 мая родился Дон-Амина́до
7 мая родился Дон-Амина́до (после Второй мировой войны печатался как Д. Аминадо, настоящее имя Аминодав Пейсахович Шполянский; 7 мая 1888 — 14 ноября 1957) — русский поэт-сатирик, мемуарист (книга «Поезд на третьем пути») .
Незадолго до отъезда в СССР Марина Цветаева писала в письме к Дон-Аминадо: «Мне совершенно необходимо Вам сказать, что Вы совершенно замечательный поэт… и куда больший поэт, чем все те молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем их серьезе».
С Дон-Аминадо дружил Бунин, он считал его «одним из самых выдающихся русских юмористов, строки которого дают художественное наслаждение».
«Едкий сатирик и задушевный лирик одновременно. Веселый и печальный. Грустный и насмешливый» - так, очень точно, написал о нем Юрий Безелянский, современный российский журналист и писатель, автор книг о «Серебряном веке».
       
Афоризмы и цитаты из произведений Дона-Аминадо:
 
Истинная дружба состоит не в том, чтоб рассказывать, а в том, чтоб выслушивать.
 
Для утвердительного ответа достаточно лишь одного слова — «да». Все прочие слова придуманы, чтобы сказать «нет».
 
Счастливые поколения занимаются шведской гимнастикой, несчастливые — переоценкой ценностей.
 
Ничто не требует столь повышенной осторожности, как помощь ближнему. Ибо душить человека в объятиях надо тоже умеючи.
 
Только человеку, лишённому воображения, и можно давать взаймы. Ибо он, по крайней мере, не представляет себе что не отдать - это тоже выход.
 
Ничто так не мешает видеть, как точка зрения.
 
Признак деликатности - скрывать, что ты счастлив. Но скрывать, что ты несчастен - это верх деликатности.
 
Честный ребенок любит не маму с папой, а трубочки с кремом.
 
Вставайте с петухами, ложитесь с курами, но остальной промежуток времени проводите с людьми.
 
Стрельба есть передача мыслей на расстоянии
 
Лучше заработать честным путем много, чем честным путем мало
 
После трех рюмок коньяку француз переходит на минеральную воду, а русский на «ты».
 
Верх неудобства – это когда в душе еще романтизм, а в ноге уже ревматизм.
 
Иллюзия, вошедшая в привычку, называется счастьем
 
Застенчивого человека везде затолкают — и в метро, и в Царствии Небесном.
 
Зачем громко каяться, когда можно тихо грешить?
 
Из пессимизма ещё есть выход, из оптимизма - никакого
 
Когда женщина рыдает навзрыд - это значит она собирается вторично замуж
 
Жизнь сразу вошла в колею. Колея была шириной в братскую могилу. Глубиной тоже.
 
Бросить в женщину камень можно только в одном случае: когда этот камень драгоценный.
 
Предложить вместо любви дружбу — всё равно что заменить кудри париком.
 
Про свинью можно сказать что угодно, кроме того, что она притворяется.
 
Невозможно хлопнуть дверью, если тебя выбросили в окно.
 
В каждой женщине есть Д. Ж.: дамское и женское. Женское — совершает подвиги, дамское — болтает по телефону.
 
Министр Геббельс исключил Генриха Гейне из энциклопедического словаря. Одному дана власть над словом, другому — над словарём.
 
Верх нелепости: иметь ангела-хранителя и не иметь денег на метро
 
Когда люди не сходятся в главном, они расходятся из-за пустяков.
 
Благородные люди всё помнят, расчётливые ничего не забывают.
 
Чтобы прослыть глубокомысленным, надо долго хмуриться.
 
В политической экономии есть два метода: европейский — отложить и русский — одолжить.
 
Если б Диоген вовремя женился, он бы не дошёл до бочки.
 
Если очень долго поступать по-свински, то в конце концов можно устроиться по-человечески.
 
Если человек слышит голос совести, то у него все вопросы решаются большинством одного голоса.
 
Есть два способа испортить жизнь: окружить себя умниками и окружить себя дураками.
 
Нет более опасного взрыва, нежели взрыв справедливости.
 
Кто не страдал бессонницей, тот не знает своей биографии.
 
Живя в болоте, ты не рискуешь, что тебя захлестнет волна.
 
История русской революции — это сказание о граде Китеже, переделанное в рассказ об острове Сахалине.
 
Когда прошлое становится легендой, настоящее становится чепухой.
 
Лучше быть относительно правдивым, чем приблизительно честным.
 
Люби человечество сколько тебе угодно, но не требуй взаимности.
 
Неудачники никогда не опаздывают, но всегда приходят не вовремя.
 
Только тот, кто не страдал бессонницей, может думать, что всё обстоит как нельзя лучше.
 
Сплетня — это плата за гостеприимство.
 
Счастливым называется такой брак, в котором одна половина храпит, а другая — не слышит.
 
Эмиграция напоминает сыр со слезой: сыр слопан, слеза осталась.

Самоубийство — это прежде всего нарушение общественной тишины и спокойствия

Ничто так не возбуждает страсти как золото, и ничего так не успокаивает как свинец.
 
Стихотворения Дона-Аминадо:
 
Уездная сирень
 
Как рассказать минувшую весну,
Забытую, далекую, иную,
Твое лицо, прильнувшее к окну,
И жизнь свою, и молодость былую?
 
Была весна, которой не вернуть...
Коричневые, голые деревья.
И полых вод особенная муть,
И радость птиц, меняющих кочевья.
 
Апрельский холод. Серость. Облака.
И ком земли, из-под копыт летящий.
И этот темный глаз коренника,
Испуганный, и влажный, и косящий.
 
О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз.
Запахло мятой, копотью и дымом.
Тем запахом, волнующим до слез,
Единственным, родным, неповторимым,
 
Той свежестью набухшего зерна
И пыльною, уездною сиренью,
Которой пахнет русская весна,
Приученная к позднему цветенью. 
 
Бабье лето
 
Нет даже слова такого
В толстых чужих словарях.
Август. Ущерб. Увяданье.
Милый, единственный прах.
Русское лето в России.
Запахи пыльной травы.
Небо какой-то старинной,
Темной, густой синевы.
Утро. Пастушья жалейка.
Поздний и горький волчец.
Эх, если б узкоколейка
Шла из Парижа в Елец...
 
Возвращается ветер..
 
Возвращается ветер на круги своя.
Не шумят возмущённые воды.
Повторяется всё, дорогая моя,
Повинуясь законам природы.
 
Расцветает сирень, чтоб осыпать свой цвет.
Гибнет плод, красотой отягчённый.
И любимый поэт посвящает сонет,
Уже трижды другим посвящённый.
 
Всё есть отблеск и свет. Всё есть отзвук и звук.
И, внимая речам якобинца,
Я предчувствую, как его собственный внук
Возжелает наследного принца.
 
Ибо всё на земле, дорогая моя,
Происходит, как сказано в песне:
Возвращается ветер на круги своя,
Возвращается, дьявол! хоть тресни.
 
1917
  
Какой звезды сиял нам свет?   
На утре дней, в истоках лет,   
Больших дорог минуя стык,   
Куда нас мчал лихой ямщик?
  
Одним черед. Другим черед.  
За взводом взвод. И - взвод, вперед!   
Теплушек смрад, махорки дым.   
Черед одним. Черед другим.
  
Один курган. Другой курган.  
А в мире ночь. Седой туман.   
Протяжный вой. Курганов цепь.   
Метель. Пурга. Татары. Степь
 
Потонувший колокол
  
Ночью был ветер. Стучало и звякало.
Стоном стонало в верхушках осин.
Где-то в трубе причитало и плакало,
Прямо как в повести "Домби и сын".
Вдруг захотелось поленьев березовых,
Кафельной печки... Чтоб снег пеленой
Сыпал за окнами дома Морозовых.
Помните... там, на Тверской... На Ямской...
 
Когда мы вспомним
  
Никто не знал предназначенья,
И дар любви нам был вручен,
И в страшной жажде расточенья
И этот дар был расточен.
Но кто за нежность нас осудит,
Казнит суровостью в раю?
И что в сей жизни главным будет,
Когда мы вспомним жизнь свою?
 
Amo - amare
 
Довольно описывать северный снег
И петь петербургскую вьюгу...
Пора возвратиться к источнику нег,
К навеки блаженному югу.
 
Там первая молодость буйно прошла,
Звеня, как цыганка запястьем.
И первые слёзы любовь пролила
Над быстро изведанным счастьем.
 
Кипит, не смолкая, работа в порту.
Скрипят корабельные цепи.
Безумные ласточки, взяв высоту,
Летят в молдованские степи.
 
Играет шарманка. Цыганка поёт,
Очей расточая сиянье.
А город лиловой сиренью цветёт,
Как в первые дни мирозданья.
 
Забыть ли весну голубую твою,
Бегущие к морю ступени
И Дюка, который поставил скамью
Под куст этой самой сирени?..
 
Забыть ли счастливейших дней ореол,
Когда мы спрягали в угаре
Единственный в мире латинский глагол -
Amare, amare, amare?!
 
И боги нам сами сплетали венец,
И звёзды светили нам ярко,
И пел о любви итальянский певец,
Которого звали Самарко.
 
...Приходит волна, и уходит волна.
А сердце всё медленней бьётся.
И чует, и знает, что эта весна
Уже никогда не вернётся.
 
Что ветер, который пришёл из пустынь,
Сердца приучая к смиренью,
Не только развеял сирень и латынь,
Но молодость вместе с сиренью.
 
Старая Англия
 
Весёлое пламя, шипенье полен.
Надёжные, крепкие рамы.
Темнея от времени, смотрят со стен
Какие-то гордые дамы.
 
В поблекших, тугих и тяжёлых шелках,
В улыбке лица воскового
И в этих надменных, седых париках
Есть нежность, уже обращённая в прах,
Суровая нежность былого.
 
Но весело, ярко пылает камин,
А чайник поёт и клокочет,
Клокочет, как будто он в доме один
И делает всё, что захочет.
 
А чёрный, огромный и бархатный кот,
С пленительным именем Томми,
Считает, что именно он - это тот,
Кто главным является в доме.
 
И думает, щурясь от блеска огня
На ярко начищенной меди:
Хотел бы я видеть, как вместо меня
Тебя бы погладила леди!..
 
И Томми, пожалуй, действительно прав.
Недаром же чайник имеет
Такой сумасшедший и бешенный нрав,
Что леди и думать не смеет
 
Своею божественно длинной рукой
Коснуться до крышки горячей...
И, явно утешенный маслью такой,
Опять погружается Томми в покой,
Глубокий, ленивый, кошачий.
 
За окнами стужи, туманы, снега.
А здесь, как на старой гравюре,
Хрусталь и цветы, и оленьи рога,
И важные кресла, и блеск очага,
И лампы огонь в абажуре.
 
Я знаю, и это, и это пройдёт,
Развеется в мире безбрежном.
И чайник кипящий, и медленный кот...
И женщина с профилем нежным.
 
И в том, что считается счастьем земным,
Убавится чьим-то дыханьем,
И самая память исчезнет как дым,
И только холодным, надменным, чужим
Останется в раме блистаньем.
 
Но всё же, покуда мы в мире пройдём,
Свой плащ беззаботно накинув,
Пускай у нас будет наш маленький дом
И доброе пламя каминов,
 
Пусть глупую песенку чайник поёт
И паром клубится: встречай-ка!..
И втретит нас Томми, пленительный кот,
И наша и Томми хозяйка.
 
Послесловие
  
Жили. Были. Ели. Пили.
Воду в ступе толокли.
Вкруг да около ходили.
Мимо главного прошли.
 
Из сатирической поэзии
 
Март месяц
 
Оттепель. Дымка. Такси вздорожали.
Нежность какая-то. Грусть.
Двух радикалов куда-то избрали.
Поезд ограбили. Пусть.
 
Ноет шарманка. Рапсодия Листа..
Серб. Обезьянка в пальто.
Я вспоминаю Оливера Твиста,
Диккенса, мало ли что...
 
Всё-таки лучшее время природы -
Это весна, господа!
Все сочиняют поэмы и оды.
Даже извозчики. Да.
 
Что-то весеннее грезится миру.
Бог его ведает что.
Ах если б мне итальянскую лиру...
Даже не лиру, а сто!
 
Б а с н я
 
Однажды Сидоров, известный неврастеник,
С самим собой сидел наедине,
Рассматривал обои на стене,
И табаком, напоминавшим веник,
Прокуривал свой тощий организм
И всё искал то мысль, то афоризм,
Чтоб оправдать, как некую стихию,
Свою тоску, свою неврастению,
И жизнь свою, и лень, и эгоизм.
Но мысли были нищи, как заплаты,
И в голову, как дерзкие враги,
Не афоризмы лезли, не цитаты,
А лишь долги.
Когда ж ему невыносимо стало
Курить и мыслить, нервы теребя,
Он вспомнил вдруг Сократово начало:
Познай себя!
И подскочил, как будто в нём прорвались
Плотины, шлюзы, рухнувшие вниз.
И он в такой вошёл самоанализ,
В такой невероятный самогрыз,
В такой азарт и раж самопознанья,
В такое постижение нутра,
Что в половине пятого утра,
На потолок взглянув без содраганья,
Измерил взглядом крюк на потолке,
А ровно в пять висел уж на крюке.
***
Сей басни смысл огромен по значенью:
Самопознание приводит к отвращенью.
 
Подражание Игорю Северянину
 
Не старайся постигнуть. Не отгадывай мысли.
Мысль витает в пространствах, но не может осесть.
Ананасы в шампанском окончательно скисли,
И в таком состоянии их немыслимо есть.
 
Надо взять и откинуть, и отбросить желанья,
И понять неизбежность и событий и лет.
Ибо именно горьки ананасы изгнанья,
Когда есть ананасы, а шампанского нет.
 
Что ж из этой поэмы, господа, вытекает?
Ананас уже выжат, а идея проста:
Из шампанского в лужу — это в жизни бывает,
А из лужи обратно — парадокс и мечта!..
 
И еще его удивительно провидческие строки:
 
…Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым...
 
**
…Потом... О Господи, Ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но чую вновь от Беловежских Пущ
Пойдет начало с прежним продолженьем.
 
И вкруг оси опишет новый круг
История бездарная как бублик.
И вновь на линии Вапнярка-Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик…
 
Интересна цитата из книги воспоминаний Дона-Аминадо
 «Поезд на третьем пути»  (группа литераторов едет домой, после похорон Льва Толстого):
 
В крестьянских санях, выложенных соломой, вёз нас к поезду, на Козлову Засеку, худой яснополянский мужик с косматой бородкой, с прозрачными, Врубелевскими, голубой воды глазами.
- Ну, что небось жалко графа? Такого второго, чай, больше не будет? слащаво подделываясь под стиль и говор, старался выжать последнее интервью не насытившийся Ракшанин.
- Ну, как сказать... Оно, конечно, того... всем помирать надо. А только, как сказать, тоже и нам обида большая вышла... потому обещалась графиня на упокой души по три рубля... как сказать, на душу, на человека выдать. А теперь, вишь, главный ихний приказчик созвал сход, злая рота, и по полтиннику на рыло так и растыкал и... как сказать... больше ни гроша не дал.
И мужик с досады даже сплюнул в сторону, и ткнул кнутовищем рыжую свою клячу.
Ракшанин вынул записную книжку и опять стал что-то чёркать и записывать.
В поезде встретили Орлова, и Ракшанин с нескрываемым возмущением рассказал о своём хождении в народ.
Орлов насупился, с минуту помолчал, и угрюмо буркнул:
- А вы что ж думали? Тысячу лет подряд по горло в снегу сидеть, кислой чёрной мякиной животы вздувать, и в один прекрасный день из курной избы так прямо, без пересадки, в серафимы выйти?!
И с неожиданной мягкостью и грустью добавил:
- Гению Толстого я поклонялся, но толстовцем никогда не был, и в скоропалительное мужицкое преображение тоже не верил. И вообще все это не так просто, и в одно "интервью" его не уложишь.
Колеса звякали, стучали, громыхали, катились по замёрзшим рельсам, по русской широкой колее.
...Спустя несколько месяцев после смерти Толстого студенты Казанского университета вырыли в университетском парке берёзку и бережно пересадили её на могилу Толстого.
Старик-сторож, очень этому сочувствовал, напутствовал молодых садоводов простыми словами:
- Хорошо придумали! Берёзка вырастет, станет шуршать листьями над могилою, а корнями к усопшему дотянется... Это упокойничку как мило!..

Биография
Дон-Аминадо родился в 1888 году в Елисаветграде (ныне – Кировоград), (тогда - Херсонская губерния), в еврейской семье. Учился юриспруденции в Одессе (юридический факультет Новороссийского университета) и Киеве, по завершении высшего образования (1910) поселился в Москве и занялся адвокатской (помощник присяжного поверенного в 1912—1915 гг.) и писательской деятельностью (постоянно сотрудничал в газете «Раннее утро» и журнале «Сатирикон»).
Будучи солдатом во время Первой мировой войны (в 1915 г. ранен и вернулся в Москву), Дон-Аминадо опубликовал свою первую книгу патриотико-лирических стихотворений «Песни войны».
Встретил февральскую революцию 1917 года пьесой в стихах «Весна Семнадцатого года», однако не принял октябрьский переворот большевиков. В 1918 году были закрыты все газеты, где он публиковался, после чего он уехал в Киев, сотрудничая там с газетами «Киевская мысль», «Утро», «Вечер», а затем печатался в одесской газете «Современное слово».
В январе 1920 года эмигрировал, через Константинополь в Париж, где регулярно вплоть до 1940-х гг. печатал фельетоны в газете П. Милюкова «Последние новости», сотрудничал также с другими эмигрантскими изданиями: детским журналом «Зелёная палочка» (1920-21), «Свободная мысль», журналом «Иллюстрированная Россия», журналом «Сатирикон» (в 1931 был там фактическим соредактором), альманахом «Сполохи», выпустил несколько сборников своих произведений.
В 1920 году в Париже стал масоном. Прошёл посвящение в парижскую масонскую ложу «Космос» № 288 (ВЛФ).
Дона-Аминадо читали много и с увлечением, он стал известен и французским читателям благодаря книге Le rire dans la steppe (1927, «Смех в степи»). Свой сборник «Накинув плащ» (1928) Дон-Аминадо определял как «собрание лирической сатиры»; в типичной для него манере игры известными названиями озаглавлены разделы сборника «Нескучный сад» (1935), напр. «Новый Козьма Прутков», «Западный диван» или «Вечере на хуторе близ Булоньки». В период нацистской оккупации Франции — на нелегальном положении.
В 30 — 40-е годы Дон-Аминадо много сделал для сближения русских с французами и отстаивал демократические ценности, за что был награжден орденом Почетного легиона.
В 1954 году в Нью-Йорке вышла книга мемуаров Дон-Аминадо «Поезд на третьем пути» , в которой воссоздал атмосферу дореволюционной России и жизни русской эмиграции, дав выразительные творческие портреты И. А.Бунина, А. И.Куприна, А. Н.Толстого, Д. С.Мережковского и многих других деятелей отечественной культуры (в России она была издана впервые в 1991 году). Как отмечал видных литературный критик Д.Святополк-Мирский, благодаря Шполянскому «в Париже пахнет Крещатиком и Ланжероновской».
Бури. Дерзанья. Тревоги.
Смысла искать — не найти.
Чувство железной дороги…
Поезд на третьем пути.
После смерти Дона-Аминадо его архив был перевезён на родину.
С 1990 г. его произведения издаются в СССР-России.
Прикрепления: Картинка 1 · Картинка 2 · Картинка 3
Категория: "Наши умные мысли" | Просмотров: 2001 | Добавил: Мария | Теги: поэзия, Дон-Аминадо | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]