Главная » 2013 » Июль » 6 » 7 февраля родился Чарльз Диккенс
22:51
7 февраля родился Чарльз Диккенс
7 февраля родился Чарльз Диккенс (7 февраля 1812, Портсмут — 9 июня, 1870,Гейдсхилл) — английский писатель, романист и очеркист. Самый популярный англоязычный писатель при жизни, он и в наше время имеет репутацию классика мировой литературы, одного из крупнейших прозаиков XIX века. Творчество Диккенса относят к вершинам реализма, но в его романах отразились и сентиментальное, и сказочное начало. Самые знаменитые романы Диккенса: «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Оливер Твист», «Дэвид Копперфильд», «Большие надежды», «Повесть о двух городах».

А вот чудесный своеобразно  «диккенсовский» юмор в цитатах из его произведений:
**
Погоня за собственной шляпой является одним из тех редких испытаний, смешных и печальных одновременно, – которые вызывают мало сочувствия. Значительное хладнокровие и немалая доза благоразумия требуются при поимке шляпы. Не следует спешить – иначе вы перегоните ее; не следует впадать в другую крайность – иначе окончательно ее потеряете. Наилучший способ – бежать полегоньку, не отставая от объекта преследования, быть осмотрительным и осторожным, ждать удобного случая, постепенно обгоняя шляпу, затем быстро нырнуть, схватить ее за тулью, нахлобучить на голову и все время благодушно улыбаться, как будто вас это забавляет не меньше, чем всех остальных.
**
Подагра, сэр, это напасть, которая, приключается от слишком покойной жизни со всеми удобствами. Если когда-нибудь вас скрутит подагра, сэр, тотчас женитесь на вдове, у которое голос очень зычный и которая понимает, как им пользоваться, и у вас подагры как не бывало. Чудесное лекарство, сэр. Я принимаю его регулярно и могу поручиться, что оно прогоняет всякую болезнь, которая происходит от слишком веселой жизни.
**
- Она умерла, Джо?
- Ну, что ты, дружок, - произнес Джо с укором, очевидно решив подготовить меня постепенно, - это уж ты через край хватил: только что вот... ее нет...
- Нет в живых, Джо?
- Вот так-то будет вернее, - сказал Джо. - Нет ее в живых.
**
Однако будучи готов почти ко всему, он менее всего был готов к полному отсутствию чего бы то ни было…
**
Родственники никогда не ладили между собой и не будут ладить, в чем я вижу мудрое предопределение и естественную необходимость, иначе все вращались бы только в семейном кругу и надоели бы друг другу до смерти.
**
Он считал своим долгом читать по воскресеньям только очень громоздкие книги, ибо у них более солидный вид, и несколько лет тому назад купил в книжной лавке громадный том, любые пять строк из которого неизменно приводили его в полное недоумение, так что он до сей поры не мог установить, о чем идет речь в этой книге.
**
Лекари редко пользуют сами себя, духовные особы не всегда следуют своим проповедям, а законники не любят путаться с законом по собственному почину, зная, что этот острый инструмент не надёжен, требует больших затрат при пользовании им и, кроме всего прочего, бреет начисто — причём не всегда тех, кто этого заслуживает.
**
Всё, что приходит в голову дедушке мистера Смоллуида, является туда в виде личинки и навсегда остается личинкой. За всю свою жизнь он не вырастил ни одной бабочки.
**
— Какой у тебя бодрый взгляд на жизнь! — воскликнул я с чувством благодарности и восхищения.
— А иначе нельзя, — сказал Герберт, — ведь больше-то у меня ничего нет.
**
— Выберите любой мост, мистер Пип, — сказал Уэммик, — пройдитесь по нему, станьте над средним пролетом и бросьте свои деньги в Темзу, — прощай, мои денежки! Выручите ими друга — и скорее всего вы скажете то же самое, только неприятностей будет больше, а толку меньше.
**
Это уж я называю прибавлять к обиде оскорбление, как сказал попугай, когда его не только увезли из родной страны, но заставили еще потом говорить по-английски.
**
Все какие-то тайны, секреты! Черт возьми, да задумай мы кого-нибудь укокошить, мы и то не вели бы себя так таинственно!
**
Индейка на птичнике, вечно расстроенная какой-то своей наследственной обидой (должно быть, тем, что индеек режут к рождеству), вероятно, вспоминает о том летнем утре, когда она вышла на тропинку между срубленными деревьями, а там оказался амбар с ячменем, и думает — как это несправедливо, что то утро прошло
**
Когда ты женишься, Сэмивел, ты поймёшь многое, что сейчас не понимаешь, но стоит ли столько мучится, чтобы узнать так мало, как сказал приютский мальчик, дойдя до конца азбуки,- это дело вкуса.
**
В дальнем углу сада находилась беседка, заросшая жимолостью, жасмином и вьющимися растениями, – одно из тех приятных убежищ, которые возводятся гуманными людьми для удобства пауков.
**
Поля его цилиндра так залоснились, как если бы улитки избрали их своим любимым местом для прогулок.
**
– О, мужчина... мужчина... за дверью! – возопила мисс Смитерс.
Едва леди-настоятельница услышала этот устрашающий вопль, она ретировалась в свою спальню, заперла дверь, дважды повернув ключ, и комфортабельно упала в обморок.
**
Нет, Пип, - ответил Джо, по-прежнему глядя на огонь, и так крепко обхватив колени, точно у него были секретные сведения, что они собираются от него сбежать.
**
Не менее внушителен, нежели слова оратора, был его квадратный лоб, поднимавшийся отвесной стеной над фундаментом бровей, а под его сенью, в темных просторных подвалах, точно в пещерах, с удобством расположились глаза. Внушителен был и рот оратора — большой, тонкогубый и жесткий; и голос оратора — твердый, сухой и властный; внушительна была и его лысина, по краям которой волосы щетинились, словно елочки, посаженные для защиты от ветра её глянцевитой поверхности, усеянной шишками, точно корка сладкого пирога...
**
..Ветер печально свистел в пустынном поле, словно где-то далеко великан свистом звал собаку.
**
Стивен казался старше — жизнь не баловала его. Говорят, что каждому человеку на земле уготованы и розы и тернии. Но с жизнью Стивена, видимо, произошла какая-то досадная ошибка, вследствие чего кто-то другой получил все причитавшиеся ему розы, а на его долю, сверх собственных, пришлись тернии, предназначенные этому другому.
**
Всякий раз, как вам кто-нибудь скажет, что "я-де ровно ничего не смыслю в денежных делах", — смотрите в оба за своими собственными деньгами, потому что их обязательно прикарманят, если удастся.
**
Тарахтят кареты, раздается стук в двери, высший свет обменивается визитами; пожилые прелестницы с костлявыми шейками и персиковыми щечками, румянец которых приобретает довольно-таки замогильный оттенок при дневном свете, когда эти очаровательные создания смахивают на какой-то сплав и Женщины и Смерти, изображенных на популярной картинке, — пожилые прелестницы ослепляют мужчин.
**
В нашем семействе охотников до чтения не было. Читать — только время терять. Чтением денег не заработаешь. Ни к чему. Бесполезное занятие!
**
...Мистер Джинкс ушел в самого себя, ибо это было единственное место, куда он мог уйти...
**
Мало на свете вещей более неприятных, чем ожидание кого-нибудь, в особенности если этот кто-нибудь где-то развлекается.
**
– И мистер Уинкль с ним? – насупившись, спросил Потт.
– Нет, сэр. Мистер Уинкль остался дома, – ответил Сэм. – Он женился.
– Женился! – с жаром воскликнул Потт. Он помолчал, мрачно улыбнулся и добавил глухим зловещим голосом: – Поделом ему!
**
— Но содержать кабак джентльмен не может, ведь правда? — сказал я.
— Ни под каким видом, — ответил Герберт. — Зато кабак вполне может содержать джентльмена.
**
....В нашей жизни женщины являются великой опорой и утешением!
......... Когда они в хорошем расположении духа.
**
К этим группам примыкали три-четыре охотящиеся за женихами мамаши, делая вид, будто всецело поглощены разговором, но не забывая время от времени поглядывать искоса и с тревогой на своих дочерей, которые, помня материнский наказ использовать свою молодость наилучшим образом, уже начали предварительный флирт, теряя шарфы, путая перчатки, опрокидывая чашки и так далее, — всё это как будто мелочи, но опытные особы добиваются благодаря им поразительно успешных результатов.
**
В те дни какой-то злодей-доктор воскресил репутацию дегтярной воды как лучшего средства от всех болезней, и миссис Джо всегда держала ее про запас на полке буфета, твердо веря, что ее лечебные свойства вполне соответствуют тошнотворному вкусу. Этот целительный эликсир давали мне в таких количествах, что, боюсь, порою от меня несло дегтем, как от нового забора.
**
Репертуар его состоял из песенки «Гони тоску» пиесы, которая, будучи исполнена на флейте в постели, в очень медленном темпе, да еще джентльменом, не сов сем освоившим этот инструмент и повторяющим одну ноту бессчетное количество раз, прежде чем нащупать следующую, — производила довольно тяжелое впечатление.
**
Теперь особняк сдается внаем под юридические конторы, и в этих обшарпанных обломках его величия, как черви в орехах, засели юристы.
**
Мистер Воулс — очень почтенный человек. ..Более известные поверенные, уже нажившие или еще наживающие крупные состояния, признают, что он в высшей степени почтенный человек. Он не упускает ни одного случая зашибить деньгу юридической практикой, а это признак почтенности. Он не позволяет себе никаких удовольствий, а это другой признак почтенности. Он сдержан и серьезен — еще один признак почтенности. Пищеварение у него испорчено, что чрезвычайно почтенно. Ради своих трех дочерей он готов содрать семь шкур с одного вола, иначе говоря — с любого своего клиента.
**
Далеко не такое невинное занятие, каким оно кажется, — это выколачивание ковриков; быть может, самое выколачивание и не грозит большой бедой, но складывание — очень коварный процесс. Пока длится выколачивание и оба участника находятся на расстоянии, равном длине ковра, это самая невинная забава, какую только можно придумать; но когда начинается складывание и расстояние между ними уменьшается постепенно с половины его прежней длины до одной четверти, а затем до одной восьмой, а затем до одной шестнадцатой, а затем до одной тридцать второй, если ковер достаточно длинен, — забава становится опасной. Мы точно не знаем, сколько ковриков было сложено в данном случае, но смеем сказать, что, сколько бы их ни было, ровно столько раз Сэм поцеловал хорошенькую горничную.
**
Очень сожалею, если причиню личные неудобства, сударыня, как говорил грабитель, загоняя старую леди в растопленный камин
**
Мистер Хабл запомнился мне как крепкий, высокий, сутулый старик, приятно пахнувший опилками и на ходу так широко расставлявший ноги, что, когда я в раннем детстве встречал его на деревенской улице, мне открывался между ними вид на всю нашу округу.
**
Миссис Джо была очень чистоплотной хозяйкой, но обладала редкостным умением обращать чистоту в нечто более неуютное и неприятное, чем любая грязь.
**
Когда у человека есть свой конек, притом безобидный, который никого не лягает и не кусает, очень приятно смотреть, как он гарцует на этом коньке, особенно если он сам понимает юмористическую сторону своих причуд.
**
Мудрые цитаты из произведений Диккенса:
**
В этом мире пользу приносит каждый, кто облегчает бремя другого человека.
**
Есть ложь, на которой люди, как на светлых крыльях, поднимаются к небу; есть истина, холодная, горькая ... которая приковывает человека к земле свинцовыми цепями.
**
Всю жизнь мы совершаем самые трусливые поступки с оглядкой на тех, кого ни в грош не ставим.
**
Есть моменты, когда невежество есть благо.
**
Из всех изобретений и открытий в науке и искусствах, из всех великих последствий удивительного развития техники на первом месте стоит книгопечатание.
**
Человек не может по-настоящему усовершенствоваться, если не помогает усовершенствоваться другим.
**
Отнимите у епископа его рясу или у приходского билда его треуголку или галуны - кем будут они тогда? Людьми. Обыкновенными людьми! Иной раз достоинство и даже святость зависят от сюртука и жилета больше, чем кое-кто полагает.
**
Пусть у тебя будет сердце, которое никогда не ожесточится, и характер, который никогда не испортится, и прикосновение, которое никогда не ранит.
**
Где есть желание, там будет и успех. Это относится ко всему на свете.
**
Видит бог, мы напрасно стыдимся своих слез, — они как дождь смывают душную пыль, иссушающую наши сердца.
**
Дети, кто бы их ни воспитывал, ничего не ощущают так болезненно, как несправедливость. Пусть несправедливость, которую испытал на себе ребенок, даже очень мала, но ведь и сам ребенок мал, и мир его мал, и для него игрушечная лошадка-качалка все равно что для нас рослый ирландский скакун.
**
Я снова заплакал, но только в душе, — а это самые горькие слезы.
**
Любовь — интереснейшая и самая простительная из всех человеческих слабостей.
**
Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать ее до последней минуты.
**
Не всегда высоко то, что занимает высокое положение, и не всегда низко то, что занимает положение низкое.
**
Трудолюбие — душа всякого дела и залог благосостояния.
**
Чересчур хорошая жизнь часто портит характер так же, как чересчур обильная еда портит желудок, и в этих случаях как тело, так и душу с успехом исцеляют лекарства не только неприятные, но даже противные на вкус.
**
Борющиеся сердца каждый день одерживают такие победы, в сравнении с которыми победы на обычных полях битв кажутся совершенно ничтожными.
**
Нет на свете обмана хуже, чем самообман.
**
Любящее сердце стоит больше, чем вся мудрость на свете.
**
Если в груди у тебя сердце, а не камень, остерегись повторять эти злые и пошлые слова, пока тебе еще не дано узнать, ЧТО есть излишек и ГДЕ он есть. Тебе ли решать, кто из людей должен жить и кто – умереть? Быть может, ты сам в глазах небесного судии куда менее достоин жизни, нежели миллионы таких, как ребенок этого бедняка. О боже! Какая-то букашка, пристроившись на былинке, выносит приговор своим голодным собратьям за то, что их так много расплодилось и копошится в пыли!
**
И мои восковые фигуры как живые! Если бы они могли говорить и двигаться, ты бы не отличила их от людей. Я, конечно, не стану утверждать, что восковые фигуры совсем как люди, но иной раз посмотришь на человека — и подумаешь: ни дать ни взять восковая фигура!
**
Мы ведем счет времени по событиям и переменам внутри нас.
**
Случаи (а может быть «байки») из жизни Диккенса:
**
Как-то Чарльз Диккенс, прогуливаясь со своим приятелем по берегу реки, увидел пожилого рыболова, сосредоточенно следившего за поплавком.
 - Этот человек, - сказал писателю его спутник, - необычайно доверчив и верит всему, что ему ни скажешь. Но зато он и сам известен как первейший выдумщик.
 Диккенс подошел к старику. - Добрый день, друг мой, - поздоровался он. - Как идет ловля?
 - Ничего себе, - кратко отозвался тот.
 - Прошлым летом, - продолжил Диккенс, - я сам поймал здесь огромную форель. И она перекусила мне леску.
 - Да, сэр, здешние форели это умеют, - равнодушно бросил рыболов.
 - Тогда я взял толстую, крепкую веревку, но рыба и ее перегрызла.
 - Да, здешние форели способны и на такое.
 - Но я твердо решил вытащить ее, - продолжал вдохновенно фантазировать Диккенс, не желая сдаваться. - Я раздобыл прочную цепь, и только тогда мне удалось вытащить рыбу на берег.
 - Ну, разумеется, - невозмутимо заметил рыболов. - Здешнюю форель только цепью и можно вытащить.
 - Но когда она была уже на берегу, я не мог ее поднять. Пришлось менять телегу, запряженную четверней, и четверых носильщиков, которые помогли мне отнести рыбу домой.
 - Значит, ваша форель была не очень крупная, - разочарованно протянул старик.
 - Тогда, - продолжил Диккенс, начиная уже горячиться, - мы послали форель на луг пастись вместе с коровами!
 - Именно так мы и поступаем со здешними форелями, - не моргнув глазом, подтвердил рыболов.
 - Но всего поразительнее, - торжествующе закончил Диккенс, - что через месяц-другой у нее выросли рога!
 - Что? - вскричал старик, подскочив, словно ужаленный. - У форели выросли рога?!
 - Да! - со смехом повторил довольный своей находкой писатель. - У форели выросли рога, словно у коровы!
 Он был уверен, что остался победителем в этом необычном поединке. Но рыболов гневно потряс головой.
 - Сэр, - заявил он самым решительным тоном, - вы слишком явно уклоняетесь от истины. У здешних форелей всегда бывают рога!
(впервые прочитал этот рассказ, в журнале «Наука и жизнь», в разделе «Кунсткамера»)
 
**
Для рыбалки Чарльз Диккенс часто выбирал на Темзе одно и то же место, недалеко от своего дома. Однажды соседка писателя посоветовала ему:
 - Вы тут ничего не поймаете. Вам надо подняться выше по течению. Там после каждого заброса вы будете вытаскивать форель.
 - Это мне известно, - ответил Диккенс, - но постоянное вытаскивание удочки будет мне мешать обдумывать сюжет моего нового романа.
 
**
Однажды, когда Диккенс рыбачил с берега, к нему подошел незнакомый человек и задал вполне традиционный вопрос:
 - Ну как, клюет?
 - Да я вот только что пришел, - дружелюбно ответил писатель, - пока еще ничего не попалось. Зато вчера на этом самом месте я выудил пятнадцать вот таких форелей!
 - Так, - продолжил незнакомец, - а знаете ли вы, кто я такой? Я местный рыбный инспектор, а ловля рыбы на этом участке реки запрещена!
 И он вынул из кармана книжку квитанций, чтобы оформить штраф.
 - Но знаете ли вы, кто я такой? - Не растерялся провинившийся рыболов. - Я - Чарльз Диккенс, известный писатель, романист. Не будете же вы штрафовать меня за мою профессиональную буйную фантазию?!
**
О Диккенсе из книги «Чарльз Диккенс» другого великого английского писателя Г. К. Честертона: 
**
Диккенс был среднего роста. Его природная живость и малопредставительная наружность были причиной того, что он производил на окружающих впечатление человека низкорослого или, во всяком случае, очень миниатюрного сложения. В молодости на его голове была чересчур экстравагантная, даже для той эпохи, шапка каштановых волос, а позже он носил тёмные усы и густую, пышную, тёмную эспаньолку такой оригинальной формы, что она делала его похожим на иностранца.
Он носил бархатную куртку, какие-то невероятные жилеты, напоминавшие своим цветом совершенно неправдоподобные солнечные закаты, невиданные в ту пору белые шляпы, совершенно необыкновенной, режущей глаза белизны. Он охотно наряжался и в сногсшибательные халаты; рассказывают даже, что он в таком одеянии позировал для портрета.
**
Читая Диккенса, мы снова и снова замечаем особую нежность к странным маленьким девочкам — к девочкам с очень ранним чувством долга, каким–то вундеркиндам добродетели. Знал ли он такую девочку? Умерла ли она и осталась в его памяти слишком бледной и неземной? Как бы то ни было, таких девочек много в его книгах. Крошка Доррит — одна из них, и Флоренс Домби с братом, и даже Агнес в детстве, и, конечно, маленькая Нелл. Ясно одно: как они ни прелестны, прелести детства в них нет. Они не дети, а «маленькие маменьки».
**
О Диккенсе из книги Хескета Пирсона - «Диккенс»
**
..Диккенс искренне верил, что стоит дать людям образование, как они сразу же поумнеют. С равным основанием можно утверждать, что, зная, что такое зло, человек должен всегда творить добро.
Диккенс упрекал себя за то, что был недостаточно хорошим отцом и человеком. Он мог бы, конечно, сказать в свое оправдание, что порочные задатки свойственны каждому человеку, а «хорошим» чаще всего оказывается тот, кто по натуре или волею случая никогда не знал искушений. Он ведь был прежде всего актером, и ему ничего не стоило убедительно разыграть для самого себя роль безупречного отца и супруга, но теперь он был не настроен искать себе оправдания.
**
Он не принадлежал к числу жалких неудачников, которые не верят в счастье лишь оттого, что никогда не были счастливы сами, и отрицают любовь, потому что не способны любить. Таких следует не осуждать, а лечить; ими должны заниматься клиники, а не критики. Этим людям никогда не понять трагедию Диккенса, который страдал оттого, что жизнь его была теперь разительно не похожа на былые дни, когда он с такой полнотой наслаждался и счастьем и любовью. Но счастье — привилегия тех, кто никуда не спешит, и Диккенс, с его беспокойным, неугомонным нравом, сам убил свое счастье. Любовь же дается тем, кто умеет довольствоваться немногим; Диккенс был слишком требователен, и любовь отвернулась от него.
**
Диккенс, как это часто случается с актерами, был во многом похож на избалованного ребенка. Если уж он хотел чего-нибудь, то немедленно, тотчас же, иначе «ребенок» ревел и топал ногами. Он так настойчиво, так отчаянно добивался своего, что Эллен, наконец, все-таки уступила, но победа не принесла Диккенсу радости. Ведь мир устроен так, что получает, собственно, тот, кто ничего не просит; находит тот, кто не ищет; дверь открывается лишь перед тем, кто не стучится в нее. Не будем говорить о мире духовных ценностей, там дело обстоит иначе, но в жизни действительно ценится лишь то, что достается нам само собой, без всяких усилий; а то, чего мы добиваемся всеми силами, в конечном счете приносит нам неудовлетворенность и разочарование. Так, во всяком случае, говорят жизненный опыт и наблюдения автора этой книги, и, пожалуй, самое убедительное подтверждение этой истины — биография Диккенса, который так часто добивался своей цели и так редко — прочного счастья.
**
Диккенс был весьма расположен к тому, чтобы жалеть себя, и эта склонность проявлялась особенно сильно, когда он жаловался, что ему не повезло в семейной жизни. Чтобы сделать брак счастливым, одного человека мало: нужны двое. Когда Диккенс в припадке хандры сетовал на то, что потерпел катастрофу, не испытав в жизни главного счастья, не сумев найти самого близкого друга, он забывал, что то же самое могла бы сказать и его жена. Жалость к себе — весьма распространенное свойство, но особенность Диккенса заключалась в том, что он все переживал несравненно глубже и сильнее, чем обыкновенные люди. 
**
В пятидесятых годах лондонский «свет» охватило повальное увлечение спиритизмом, нечто вроде массового помешательства. «Значит, можно договориться о том, чтобы в такой-то вечер грозный невидимый мир за приличное вознаграждение явился к тебе домой? Как-то не верится! Я всегда рад любому источнику полезных сведений, но боюсь, что не стоит рассчитывать на помощь духов, вещающих устами медиума. Уста эти, как я заметил, неизменно несут какую-нибудь чушь, а ее … вполне достаточно и среди простых смертных — как в наши с вами дни, так и в любые другие». Диккенс внимательно следил за тем, чтобы общая беседа не превратилась в мелкую ссору или перебранку. Он редко отклонялся от темы, которая всегда была и будет интересна всякому мыслящему человеку и может служить в цивилизованном обществе отличным предметом для разговора: человеческая сущность во всех ее проявлениях: в делах, искусстве, творчестве. Ведь даже очень скучный человек может на время стать интересным собеседником, заговорив о самом себе.
**
… Диккенс старался каждый день сделать таким, чтобы было ради чего жить на свете, а когда ему бывало плохо, не требовал, чтобы другие тоже рвали на себе волосы. «То, что принято считать прекрасным, на самом деле не так уж прекрасно», — заметил однажды на званом обеде лорд Мельбурн. «А что считают плохим, не так уж плохо», — тут же вставил Диккенс. «Поэту не подобает ныть о своих невзгодах или учить других предаваться скорби», — наставляет он одного стихотворца. Человек, для которого жизнь — сплошное горе, сам является источником страданий и, возмущаясь людскими пороками, возмущается самим собою. «Те, кто, глядя на мир, на людей, стонет, что все черно и пасмурно, правы, — писал Диккенс в «Оливере Твисте». — Но эти мрачные краски — лишь отражение их собственных настроений и взглядов. Подлинные тона нежнее, мягче, но видит их только ясное око». Вообще говоря, Диккенс считал, что жизнь — забавная и увлекательная штука, и не верил, что ее можно сделать лучше, примкнув к той или иной системе политических убеждений. Точка зрения Карлейля, верившего в диктатуру сверхчеловека, была для него неприемлема, потому что он прекрасно знал, что такой супермен отдаст свой народ во власть полчища суперменов рангом ниже. …Не испытывая особенной уверенности в том, что любая известная форма правления способна принести людям счастье, Диккенс довольствовался тем, что разоблачал зло, где и в какой форме оно бы ни попалось ему на глаза, и проповедовал христианские добродетели, терпимость и милосердие.
**
Человеку несвойственно менять свои убеждения под влиянием того, к чему у него нет природной склонности. Диккенс был прирожденным индивидуалистом. Все, что поклонники «государственности» боготворят, он ненавидел, неустанно обличая в своих книгах пороки государственной системы и тех, кто, прикрываясь этой системой, пытается уйти от личной ответственности. Он был бунтовщиком по натуре, он восставал против всего, что не вязалось с его понятиями о справедливости. Короче говоря, Диккенс был диккенсовцем.
**
На современников Диккенса маленькая Нелл произвела почти такое же душераздирающее впечатление, как на автора книги. Объясняется это тем, что обычная спутница черствости и жестокости — сентиментальность. Сытый век, нагулявший жирок на каторжном детском труде, на рабском труде негров, на грабежах в Индии, на многих других преступлениях, — этот век таял, как воск, читая о страданиях чистой и прелестной девочки, с удовольствием расплачиваясь за свои злодейства слезами о маленькой Нелл. Никто не умеет рыдать так безудержно, как закоренелые негодяи. .. Чем дальше на запад проникала «Лавка древностей», чем более грубыми и суровыми становились ее читатели, тем громче звучали рыдания. Когда пароход, на борту которого плыл в Америку последний выпуск романа, пришел в Нью-Йорк, толпы народа встретили его на набережной дружным ревом: «Маленькая Нелл жива?»
**
«Плохо обращаться с рабами не в интересах хозяина. То, чего вы наслушались там, в Англии, — чепуха», — сообщил ему один плантатор, «Пьянствовать, воровать, картежничать и вообще предаваться порокам тоже не в интересах людей, — ответил писатель, — и тем не менее люди предаются им. Человеку свойственны жесткость и злоупотребление неограниченной властью; это две его низменные страсти, и, стремясь удовлетворить их, человек вовсе не задумывается над тем, служат ли они его интересам или ведут его к гибели»
**
Биография
Чарльз Диккенс родился 7 февраля 1812 года в городе Портсмут. Его отец был довольно состоятельным чиновником, человеком весьма легкомысленным, но весёлым и добродушным. Своих детей и, в частности, своего любимца Чарли, мистер Диккенс окружил заботой и лаской.
Маленький Чарльз унаследовал от отца богатое воображение, лёгкость слова, по-видимому, присоединив к этому некоторую жизненную серьёзность, унаследованную от матери, на плечи которой падали все житейские заботы по сохранению благосостояния семьи.
Богатые способности мальчика восхищали родителей, и артистически настроенный отец буквально изводил своего сынишку, заставляя его разыгрывать разные сцены, рассказывать свои впечатления, импровизировать, читать стихи и т. д. Диккенс превратился в маленького актёра, преисполненного самовлюблённости и тщеславия.
Вскоре семья Диккенса была разорена и едва могла сводить концы с концами. Отец был брошен на долгие годы в долговую тюрьму, матери пришлось бороться с нищетой.
Изнеженный, хрупкий здоровьем, полный фантазии и влюблённый в себя мальчик попал на фабрику по производству ваксы, где ему пришлось находиться в тяжелых условиях.
Всю свою последующую жизнь Диккенс считал разорение семьи и работу на фабрике величайшим оскорблением для себя, незаслуженным и унизительным ударом.
Он не любил об этом рассказывать, однако здесь, со дна нужды, Диккенс почерпнул свою горячую любовь к обиженным и нуждающимся, своё понимание их страданий, понимание жестокости, с которыми они сталкиваются, глубокое знание жизни бедноты и таких ужасающих социальных учреждений, как тогдашние школы для бедных детей и приюты, как эксплуатация детского труда на фабриках, работные дома и долговые тюрьмы, где он посещал своего отца.
Юным Диккенсом владела честолюбивая мечта вновь оказаться в рядах людей, пользовавшихся определенным благосостоянием, перерасти своё унизительное социальное положение, завоевать финансовую независимость и личностную свободу.
Диккенс нашёл себя прежде всего как репортёр. Возродившаяся политическая жизнь в стране, глубокий интерес английской публики к дебатам, происходившим в парламенте, и к событиям, которые этими дебатами сопровождались. Все это привело к возрастанию роли прессы в обществе — росли количество и тиражи газет, увеличивалась потребность в газетных работниках. Как только Диккенс выполнил — на пробу — несколько репортёрских заданий, он сразу же был замечен читающей публикой, которую не переставала удивлять быстрота профессионального роста начинающего журналиста. Все больше и больше поражая своих товарищей репортёров иронией, живостью изложения, богатством языка, Диккенс лихорадочно хватался за любую газетную работу, и все то, что расцветало в нём ещё в детстве и что зарождалось в его фантазии — и получило своеобразный, несколько мучительный уклон в более позднюю пору — выливалось теперь из-под его пера.
Первые нравоописательные очерки Диккенса, которые он назвал «Очерками Боза», были напечатаны в 1836. Головокружительный успех ожидал Диккенса в этом же году по мере выхода в свет глав его «Посмертных записок Пиквикского клуба»
В этом романе он рисует старую Англию с самых различных её сторон, восхищаясь её добродушием и обилием живых и симпатичных черт, присущих лучшим представителям английской мелкой буржуазии. Все эти черты воплощены в добродушнейшем оптимисте, благороднейшем старом чудаке, имя которого — мистер Пиквик — утвердилось в мировой литературе где-то неподалёку от великого имени Дон-Кихота. Двумя годами позднее Диккенс выступил с «Оливером Твистом» и «Николасом Никльби»
Слава Диккенса росла стремительно. Своего союзника видели в нём и либералы, поскольку они защищали свободу, и консерваторы, поскольку они указывали на жестокость новых общественных взаимоотношений.
После путешествия в Америку, где публика встретила Диккенса с не меньшим энтузиазмом, чем англичане, Диккенс пишет своего «Мартина Чезльвита»
В 1850-ых гг. Диккенс достиг зенита славы. Он был баловнем судьбы — прославленным писателем, властителем дум и обеспеченным человеком, — словом, личностью, для которой судьба не поскупилась на дары. Тиражи его произведений достигали головокружительных цифр – 400 тысяч экземпляров.
2 апреля 1836 года Чарльз женился на старшей дочери своего приятеля, журналиста Джорджа Хогарта. Кэтрин Хогарт была верной женой и родила восьмерых детей. Но семейная жизнь Диккенса сложилась не вполне удачно. Начались размолвки с женой, какие-то сложные и тёмные отношения с её семьёй, страх за болезненных детей делали семью для Диккенса источном постоянных забот и мучений. В 1857 году Чарльз встретил 18-летнюю актрису Эллен Тернан и сразу влюбился. Снял для нее квартиру, долгие годы навещал свою любовь. Их роман продлился до смерти писателя. На сцену она больше не вышла.
Но все это не так важно, как обуревавшая Диккенса меланхолическая мысль о том, что, по-существу, серьёзнейшее в его трудах — его поучения, его призывы к совести власть имущих — остаётся втуне, что, в действительности, нет никаких надежд на улучшение того ужасного положения, создавшегося в стране, из которого он не видел выхода, даже глядя на жизнь сквозь юмористические очки, смягчавшие резкие контуры действительности в глазах автора и его читателей.
Диккенс нередко самопроизвольно впадал в транс, был подвержен видениям и время от времени испытывал состояния дежавю.
О другой странности писателя рассказал Джордж Генри Льюис, главный редактор журнала «Фортнайтли ревью» (и близкий друг писательницы Джордж Элиот). Диккенс однажды рассказал ему о том, что каждое слово, прежде чем перейти на бумагу, сначала им отчетливо слышится, а персонажи его постоянно находятся рядом и общаются с ним.
Работая над «Лавкой древностей», писатель не мог спокойно ни есть, ни спать: маленькая Нелл постоянно вертелась под ногами, требовала к себе внимания, взывала к сочувствию и ревновала, когда автор отвлекался от нее на разговор с кем-то из посторонних.
Во время работы над романом «Мартин Чезлвит» Диккенсу надоедала своими шуточками миссис Гамп: от неё ему приходилось отбиваться силой. «Диккенс не раз предупреждал миссис Гамп: если она не научится вести себя прилично и не будет являться только по вызову, он вообще не уделит ей больше ни строчки!», — писал Льюис. Именно поэтому писатель обожал бродить по многолюдным улицам. «Днем как-то можно еще обойтись без людей, — признавался Диккенс в одном из писем, но вечером я просто не в состоянии освободиться от своих призраков, пока не потеряюсь от них в толпе».
«Пожалуй, лишь творческий характер этих галлюцинаторных приключений удерживает нас от упоминания о шизофрении в качестве вероятного диагноза», — замечает парапсихолог Нандор Фодор, автор очерка «Неизвестный Диккенс» (1964, Нью-Йорк).
Конец литературной деятельности Диккенса ознаменовался ещё целым рядом значительных произведений. За романом «Крошка Доррит» (1857) последовал исторический роман Диккенса «Повесть о двух городах» (1859), посвящённый французской революции. Признавая необходимость революционного насилия, Диккенс отворачивается от него, как от безумия. Это было вполне в духе его мировоззрения, и, тем не менее, ему удалось создать по-своему бессмертную книгу.
К этому же времени относятся «Большие надежды»(1861) — роман с автобиографическими чертами.
Новых художественных высот достигает Диккенс в своей лебединой песне — в большом многоплановом полотне, романе «Наш общий друг»(1864). В этом последнем завершенном произведении Диккенс продемонстрировал все силы своего юмора, заслоняясь чудесными, весёлыми, симпатичными образами этой идиллии от овладевавших им невеселых мыслей.
По-видимому, мрачные размышления должны были вновь найти выход в детективном романе Диккенса «Тайна Эдвина Друда» . С самого начала романа просматривается изменение творческой манеры Диккенса — его стремление поразить читателя увлекательным сюжетом, погрузить его в атмосферу тайны и неопределенности. Удалось бы ему это в полной мере — остается неясным, так как произведение осталось незаконченным.
9 июня 1870 г. пятидесятивосьмилетний Диккенс, изнурённый колоссальным трудом, довольно беспорядочной жизнью и множеством неприятностей, скончался в Гейдсхилле от инсульта.
Слава Диккенса продолжала расти после его смерти. Он был превращён в настоящего идола английской литературы. Его имя стало называться рядом с именем Шекспира, его популярность в Англии 1880—1890-х гг. затмила славу Байрона. Но критика и читатель старались не замечать его гневных протестов, его своеобразного мученичества, его метаний среди противоречий жизни.
Они не поняли и не хотели понять, что юмор был часто для Диккенса щитом от чрезмерно ранящих ударов жизни. Наоборот, Диккенс приобрёл прежде всего славу весёлого писателя весёлой старой Англии.
И посе смерти слава не оставила Диккенса.
Портрет Диккенса был размещен на английской банкноте в 10 фунтов выпуска 1993-2000 гг.
К 200-летию со дня рождения Диккенса Королевский монетный двор Великобритании выпускает памятную монету номиналом два фунта стерлингов с портретом Диккенса, сложенным из строчек с названиями его произведений — от «Оливера Твиста» до «Дэвида Копперфильда» и «Больших надежд».
В Лондоне существует дом-музей Чарльза Диккенса.
Несмотря на то, что в своём завещании писатель просил не ставить ему памятников, имеются памятники в Англии, США, России и Австралии.
На русском языке переводы произведений Диккенса появились в конце 1830-х годов. В 1838 году в печати появились отрывки «Посмертных записок Пиквикского клуба». Все его большие романы переведены по несколько раз, переведены и все мелкие произведения, и даже ему не принадлежащие, но правленные им как редактором.
Произведения Диккенса часто экранизировались ,начиная с 1901 года и до нашего времени.




Прикрепления: Картинка 1 · Картинка 2
Категория: "Наши умные мысли" | Просмотров: 1742 | Добавил: Мария | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]