3 ноября родился Эдуа́рд Гео́ргиевич Багри́цкий (настоящая фамилия — Дзю́бин (Дзюбан); 1895—1934) — русский советский поэт, переводчик и драматург.

Стихи Багрицкого одесского периода о которых Валентин Катаев сказал: « Они были одновременно безвкусны и непонятно прекрасны» .И достигалось это наполнением романтическими образами (пираты,экзотический антураж,красавицы) и изобилием прилагательных :

Конец Летучего Голландца.

Надтреснутых гитар так дребезжащи звуки,

Охрипшая труба закашляла в туман,

И бьют костлявые безжалостные руки

В большой, с узорами, турецкий барабан...

У красной вывески заброшенной таверны,

Где по сырой стене ползет зеленый хмель,

Напившийся матрос горланит ритурнель,

И стих сменяет стих, певучий и неверный.

Струится липкий чад над красным фонарем.

Весь в пятнах от вина передник толстой Марты,

Два пьяных боцмана, бранясь, играют в карты;

На влажной скатерти дрожит в стаканах ром...

Береты моряков обшиты галунами,

На пурпурных плащах в застежке - бирюза.

У бледных девушек зеленые глаза

И белый ряд зубов за красными губами...

Фарфоровый фонарь - прозрачная луна,

В розетке синих туч мерцает утомленно,

Узорчат лунный блеск на синеве затона,

О полусгнивший мол бесшумно бьет волна...

У старой пристани, где глуше пьяниц крик,

Где реже синий дым табачного угара,

Безумный старый бриг Летучего Косара

Раскрашенными флагами поник.

Креолка

Когда наскучат ей лукавые новеллы

 И надоест лежать в плетеных гамаках,

 Она приходит в порт смотреть, как каравеллы

 Плывут из смутных стран на зыбких парусах.

 Шуршит широкий плащ из золотистой ткани;

 Едва хрустит песок под красным каблучком,

 И маленький индус в лазоревом тюрбане

 Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром.

 Она одна идет к заброшенному молу,

 Где плещут паруса алжирских бригантин,

 Когда в закатный час танцуют фарандолу,

 И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.

 От палуб кораблей так смутно тянет дегтем,

 Так тихо шелестят расшитые шелка.

 Но ей смешней всего слегка коснуться локтем

 Закинувшего сеть мулата-рыбака...

 А дома ждут ее хрустальные беседки,

 Амур из мрамора, глядящийся в фонтан,

 И красный попугай, висящий в медной клетке,

 И стая маленьких безхвостых обезьян.

 И звонко дребезжат зеленые цикады

 В прозрачных венчиках фарфоровых цветов,

 И никнут дальних гор жемчужные громады

 В беретах голубых пушистых облаков,

 Когда ж проснется ночь над мраморным балконом

 И крикнет козодой, крылами трепеща,

 Она одна идет к заброшенным колоннам,

 Окутанным дождем зеленого плюща...

 В аллее голубой, где в серебре тумана

 Прозрачен чайных роз тягучий аромат,

 Склонившись, ждет ее у синего фонтана

 С виолой под плащом смеющийся мулат.

 Он будет целовать пугливую креолку,

 Когда поют цветы и плачет тишина...

 А в облаках, скользя по голубому шелку

 Краями острыми едва шуршит луна.

Осень (1915)

Литавры лебедей замолкли вдалеке,

Затихли журавли за топкими лугами,

Лишь ястреба кружат над рыжими стогами,

Да осень шелестит в прибрежном тростнике.

На сломанных плетнях завился гибкий хмель,

И никнет яблоня, и утром пахнет слива,

В веселых кабачках разлито в бочки пиво,

И в тихой мгле полей, дрожа, звучит свирель.

Над прудом облака жемчужны и легки,

На западе огни прозрачны и лиловы.

Запрятавшись в кусты, мальчишки-птицеловы

В тени зеленых хвой расставили силки.

Из золотых полей, где синий дым встает,

Проходят девушки за грузными возами,

Их бедра зыблются под тонкими холстами,

На их щеках загар как золотистый мед.

В осенние луга, в безудержный простор

Спешат охотники под кружевом тумана.

И в зыбкой сырости пронзительно и странно

Звучит дрожащий лай нашедших зверя свор.

И Осень пьяная бредет из темных чащ,

Натянут темный лук холодными руками,

И в Лето целится и пляшет над лугами,

На смуглое плечо накинув желтый плащ.

И поздняя заря на алтарях лесов

Сжигает темный нард и брызжет алой кровью,

И к дерну летнему, к сырому изголовью

Летит холодный шум спадающих плодов.

(у Багрицкого четыре стихотворения под названием «Осень»)

Пристань

 Встает зеленый шар над синевой зыбей,

 И небо вдалеке прозрачно голубое...

 И месяц, опьянев от тишины и зноя,

 Разорван на куски ударом тонких рей...

 Скелеты бригантин, как черные бойцы,

 Вонзили копья мачт в лазурную бумагу...

 И пурпурный корсар безмолвно точит шпагу,

 Чтоб гибель разнести в далекие концы.

 В таверне 'Синий бриг' усталый шкипер Пит

 Играет грустный вальс на дряхлой мандолине,

 И рядом у стола, в изломанной корзине,

 Огромный черный кот, оскалившись, храпит...

 И юнга, в сон любви безмолвно погружен,

 Вдыхает синий дым из жерла черной трубки,

 И в кружеве огней мерещатся сквозь сон

 Поющий звон серег и пурпурные губки.

 И сабли длинные о грязный пол стучат,

 И пиво едкое из бочек брызжет в кружки...

 А утром медные на них направит пушки

 Подплывший к пристани сторожевой фрегат...

**

Я сладко изнемог от тишины и снов,

 От скуки медленной и песен неумелых,

 Мне любы петухи на полотенцах белых

 И копоть древняя суровых образов.

 Под жаркий шорох мух проходит день за днем,

 Благочестивейшим исполненный смиреньем,

 Бормочет перепел под низким потолком,

 Да пахнет в праздники малиновым вареньем.

 А по ночам томит гусиный нежный пух,

 Лампада душная мучительно мигает,

 И, шею вытянув, протяжно запевает

 На полотенце вышитый петух.

 Так мне, о господи, ты скромный дал приют,

 Под кровом благостным, не знающим волненья,

 Где дни тяжелые, как с ложечки варенье,

 Густыми каплями текут, текут, текут.

**

О Полдень, ты идешь в мучительной тоске

 Благословить огнем те берега пустые,

 Где лодки белые и сети золотые

 Лениво светятся на солнечном песке.

 Но в синих сумерках ты душен и тяжел —

 За голубую соль уходишь дымной глыбой,

 Чтоб ветер, пахнущий смолой и свежей рыбой,

 Ладонью влажною по берегу провел.

**

Я отыскал сокровища на дне -

 Глухое серебро таинственного груза,

 И вот из глубины прозрачная медуза

 Протягивает щупальца ко мне!

 Скользящей липкостью сожми мою печаль,

 С зеленым хрусталем позволь теснее слиться...

 ...В раскрывшихся глазах мелькают только птицы,

 И пена облаков, и золотая даль.

Контрабандисты

(отрывок)

По рыбам, по звездам

       Проносит шаланду:

Три грека в Одессу

       Везут контрабанду.

На правом борту,

       Что над пропастью вырос:

Янаки, Ставраки,

       Папа Сатырос.

А ветер как гикнет,

       Как мимо просвищет,

Как двинет барашком

       Под звонкое днище,

Чтоб гвозди звенели,

       Чтоб мачта гудела:

«Доброе дело! Хорошее дело!»

       Чтоб звезды обрызгали

Груду наживы:

       Коньяк, чулки

И презервативы...

Ай, греческий парус!

       Ай, Черное море!

Ай, Черное море!..

       Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Вот так бы и мне

       В налетающей тьме

Усы раздувать,

       Развалясь на корме,

Да видеть звезду

       Над бугшпритом склоненным,

Да голос ломать

       Черноморским жаргоном,

Да слушать сквозь ветер,

       Холодный и горький,

Мотора дозорного

       Скороговорки!

Иль правильней, может,

       Сжимая наган,

За вором следить,

       Уходящим в туман...

Да ветер почуять,

       Скользящий по жилам,

Вослед парусам,

       Что летят по светилам...

И вдруг неожиданно

       Встретить во тьме

Усатого грека

       На черной корме...

Так бей же по жилам,

       Кидайся в края,

Бездомная молодость,

       Ярость моя!

Чтоб звездами сыпалась

       Кровь человечья,

Чтоб выстрелом рваться

       Вселенной навстречу,

Чтоб волн запевал

       Оголтелый народ,

Чтоб злобная песня

       Коверкала рот,-

И петь, задыхаясь,

       На страшном просторе:

«Ай, Черное море,

       Хорошее море..!»

Поэму «Смерть пионерки» изучали, а значит не любили, все советские школьники.И только этот отрывок пленял своей романтикой образов революции.

Смерть пионерки

(отрывок)

Нас водила молодость

В сабельный поход,

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед.

Боевые лошади

Уносили нас,

На широкой площади

Убивали нас.

Но в крови горячечной

Подымались мы,

Но глаза незрячие

Открывали мы.

Возникай содружество

Ворона с бойцом -

Укрепляйся, мужество,

Сталью и свинцом.

Чтоб земля суровая

Кровью истекла,

Чтобы юность новая

Из костей взошла.

Из знаменитой,как теперь говорят,культовой книги Валентина Катаева «Алмазный мой венец»:

С птицеловом (Эдуард Багрицкий)  я познакомился на собрании молодых поэтов,  где критик Петр Пильский выбирал лучших и потом возил напоказ по летним театрам. 

Птицелов входил в элиту одесских поэтов,  его стихи казались мне недосягаемыми.  Они были одновременно безвкусны и непонятно прекрасны.  Он выглядел силачом,  обладал гладиаторской внешностью,  и лишь впоследствии я узнал,  что он страдает астмой.

Вытащить его в Москву удалось только после гражданской войны.  Он был уже женат на вдове военврача,  жил литературной поденщиной,  целыми днями сидел в свой хибарке на матраце по-турецки,  кашлял,  задыхался,  жег противоастматический порошок.  Не помню,  как удалось когда-то выманить его на яхте в море,  к которому он старался не подходить ближе чем на двадцать шагов.

Ему хотелось быть и контрабандистом,  и чекистом,  и Виттингтоном,  которого нежный голос звал вернуться обратно.

В истоках нашей поэзии почти всегда была мало кому известная любовная драма — крушение первой любви,  измена.  Юношеская любовь птицелова когда-то изменила ему с полупьяным офицером… Рана не заживала всю жизнь.

Биография

Эдуард Георгиевич Багрицкий родился 22 октября (3 ноября по новому стилю) 1895 года в Одессе в буржуазной еврейской семье Годеля Мошковича Дзюбина и Иды Абрамовны Шапиро.

Окончил землемерные курсы, но по профессии не работал.

С 1915 года под псевдонимом «Эдуард Багрицкий» начал публиковать свои стихи в одесских литературных альманахах и вскоре стал одной из самых заметных фигур в группе молодых одесских литераторов, впоследствии ставших крупными советскими писателями (Юрий Олеша, Илья Ильф, Валентин Катаев, Лев Славин, Семён Кирсанов, Вера Инбер).

В 1918 году, во время Гражданской войны, добровольцем вступил в Красную Армию, работал в политотделе особого партизанского отряда имени ВЦИК, писал агитационные стихи. После войны работал в Одессе, сотрудничая как поэт и художник в ЮгРОСТА (Южное бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства) вместе с Ю.Олешей, В. Нарбутом, С. Бондариным, В. Катаевым. Публиковался в одесских газетах и юмористических журналах под псевдонимами «Некто Вася», «Нина Воскресенская», «Рабкор Горцев».

В 1925 году Багрицкий приехал в Москву и стал членом литературной группы «Перевал», через год примкнул к конструктивистам. В 1928 году у него вышел сборник стихов «Юго-запад». Второй сборник, «Победители», появился в 1932 году.

 Об эрудиции Багрицкого ходили легенды, его феноменальная память хранила тысячи поэтических строк, остроумию поэта можно было только позавидовать, доброта его согревала. Установленный факт: одним из первых именно Багрицкий отметил талант молодых, в ту пору, авторов – Александра Твардовского, Дмитрия Кедрина, Ярослава Смелякова. К нему, о чем сохранились многочисленные воспоминания, буквально ломились начинающие поэты, игнорируя предусмотрительно прикрепленную хозяином ко входным дверям записку: "Никого нет дома”, с просьбой выслушать и оценить их стихи. Но Багрицкий был не только настоящим поэтом, но и проявил себя блистательным переводчиком, благодаря которому по-русски зазвучали произведения Роберта Бернса, Томаса Гуда и Вальтера Скотта, Джо Хилла и Назыма Хикмета, Миколы Бажана и Владимира Сосюры.

С начала 1930 года у Багрицкого обострилась астма — болезнь, от которой он страдал с детства. Он умер 16 февраля 1934 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Вдова поэта — Лидия Густавовна Суок, была репрессирована в 1937 (вернулась из заключения в 1956 году).

Сын — Багрицкий, Всеволод Эдуардович погиб на фронте в 1942 году.

Романтические яркие стихи Багрицкого до сих звучат в песнях. Книги его переиздаются. Творчество поэта вызывает споры и в начале 21-го столетия.

Блистательный мастер, одаренный редкой чувственной впечатлительностью, Багрицкий принял революцию и его романтическая поэзия воспевала строительство нового мира. При этом Багрицкий мучительно пытался понять для себя жестокость революционной идеологии и приход тоталитаризма.

Творчество Багрицкого оказало влияние на целую плеяду поэтов. Например, Нобелевский лауреат Иосиф Бродский признавал влияние Багрицкого.