19 октября родился Алекса́ндр Арка́дьевич Га́лич (настоящая фамилия Ги́нзбург; 19 октября 1918, Екатеринослав — 15 декабря 1977, Париж) — замечательный  русский поэт, сценарист, драматург, автор и исполнитель собственных песен. Галич — литературный псевдоним, составленный из букв собственных фамилии, имени и отчества.

Из « сольного»  романа Борис Стругацкий «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики»

Ощущение бесчестья мучило их и угнетало, словно дурная болезнь. Шатающийся басок Галича обжигал их совесть так, что дух перехватывало. Надо было идти на площадь. И бессмысленно было - идти на площадь. Не только и не просто страшно - бессмысленно!

Несколько знаменитых стихов-песен Александра Галича

Притча

По замоскворецкой Галилее 

Шел он, как по выжженной земле - 

Мимо светлых окон "Бакалеи", 

Мимо темных окон ателье. 

Мимо, мимо - булочных, молочных, 

Потерявших веру в чудеса. 

И гудели в трубах водосточных 

Всех ночных печалей голоса, 

Всех тревог, сомнений, всех печалей - 

Старческие вздохи, детский плач. 

И осенний ветер за плечами 

Поднимал, как крылья, легкий плащ. 

Мелкий дождик падал с небосвода 

Светом фар внезапных озарен... 

Но уже он видел, как с Восхода, 

Через Юго-Западный район, 

Мимо показательной аптеки, 

Мимо "Гастронома" на углу - 

Потекут к нему людские реки, 

Понесут признанте и хвалу! 

И не ветошь века, не обноски, 

Он им даст Начало всех Начал!.. 

И стоял слепой на перекрестке, 

Осторожно палочкой стучал. 

И не зная, что Пророку мнилось, 

Что кипело у него в груди, 

Он сказал негромко: 

- Сделай милость, 

Удружи, браток, переведи!.. 

Пролетали фары - снова, снова, 

А в груди Пророка все ясней 

Билось то несказанное слово 

В несказанной прелести своей! 

Много ль их на свете, этих истин, 

Что способны потрясти сердца?! 

И прошел Пророк по мертвым листьям, 

Не услышав голоса слепца. 

И сбылось - отныне и вовеки! - 

Свет зари прорезал ночи мглу, 

Потекли к нему людские реки, 

Понесли признанье и хвалу! 

Над вселенской суетней мышиной 

Засияли истины лучи!.. 

А слепого, сбитого машиной, 

Не сумели выходить врачи.

После вечеринки

Под утро, когда устанут

Влюбленность, и грусть, и зависть, 

И гости опохмелятся 

И выпьют воды со льдом, 

Скажет хозяйка: - Хотите 

Послушать старую запись? - 

И мой глуховатый голос 

Войдет в незнакомый дом. 

И кубики льда в стакане 

Звякнут легко и ломко, 

И странный узор на скатерти 

Начнет рисовать рука, 

И будет звучать гитара, 

И будет крутиться пленка, 

И в дальний путь к Абакану 

Отправятся облака... 

И гость какой-нибудь скажет: 

- От шуточек этих зябко, 

И автор напрасно думает, 

Что сам ему черт не брат!

- Ну, что вы, Иван Петрович, - 

Ответит ему хозяйка, - 

Боятся автору нечего, 

Он умер лет сто назад...

Когда я вернусь

  Когда я вернусь...

  Ты не смейся, когда я вернусь,

  Когда пробегу, не касаясь земли по февральскому снегу,

  По еле заметному следу - к теплу и ночлегу -

  И вздогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь -

  Когда я вернусь.

  О, когда я вернусь!..

  Послушай, послушай, не смейся,

  Когда я вернусь

  И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,

  И прямо с вокзала - в кромешный, ничтожный, раешный -

  Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,

  Когда я вернусь.

  О, когда я вернусь!..

  Когда я вернусь,

  Я пойду в тот единственный дом,

  Где с куполом синим не властно соперничать небо,

  И ладана запах, как запах приютского хлеба,

  Ударит в меня и заплещется в сердце моем -

  Когда я вернусь.

  О, когда я вернусь!

  Когда я вернусь,

  Засвистят в феврале соловьи -

  Тот старый мотив - тот давнишний, забытый, запетый.

  И я упаду,

  Побежденный своею победой,

  И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои!

  Когда я вернусь.

  А когда я вернусь?!..

**

 И всё-таки я, рискуя прослыть

 Шутом, дураком, паяцем,

 И ночью и днём твержу об одном:

 Не надо, люди, бояться!

 Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы.

 Не бойтесь мора и глада.

 А бойтесь единственно только того,

 Кто скажет: " Я знаю, как надо!"

 **

Засыпая и просыпаясь

Всё снежком январским припорошено,

Стали ночи долгие лютей...

Только потому, что так положено,

Я прошу прощенья у людей.

Воробьи попрятались в скворешники,

Улетели за море скворцы...

Грешного меня - простите, грешники,

Подлого - простите подлецы!

Вот горит звезда моя субботняя,

Равнодушна к лести и хуле...

Я надену чистое исподнее,

Семь свечей расставлю на столе.

Расшумятся к ночи дурни-лабухи:

Ветра и позёмки чертовня...

Я усну, и мне приснятся запахи

Мокрой шерсти, снега и огня.

А потом из прошлого бездонного

Выплывет озябший голосок -

Это мне Арина Родионовна

Скажет: «Нит гедайге, спи, сынок.

Сгнило в вошебойке платье узника,

Всем печалям подведён итог,

А над Бабьим Яром - смех и музыка...

Так что, всё в порядке, спи, сынок.

Спи, но в кулаке зажми оружие -

Ветхую Давидову пращу!»

...Люди мне простят от равнодушия,

Я им - равнодушным - не прощу!

(«Нит гедайге» - не расстраивайся, не огорчайся)

Леночка

Апрельской ночью Леночка

Стояла на посту.

Красоточка-шатеночка

Стояла на посту.

Прекрасная и гордая,

Заметна за версту,

У выезда из города

Стояла на посту.

Судьба милиционерская -

Ругайся цельный день,

Хоть скромная,хоть дерзкая -

Ругайся цельный день.

Гулять бы ей с подругами

И нюхать бы сирень!

А надо с шоферюгами

Ругаться цельный день

Итак, стояла Леночка,

Милиции сержант,

Останкинская девочка,

Милиции сержант.

Иной снимает пеночки,

Любому свой талант,

А Леночка, а Леночка -

Милиции сержант.

Как вдруг она заметила -

Огни летят, огни,

К Москве из Шереметьева

Огни летят, огни.

Ревут сирены зычные,

Прохожий - ни-ни-ни!

На Лену заграничные

Огни летят,огни!

Дает отмашку Леночка,

А ручка не дрожит,

Чуть-чуть дрожит коленочка,

А ручка не дрожит.

Машины, чай, не в шашечку,

Колеса - вжик да вжик!

Дает она отмашечку,

А ручка не дрожит.

Как вдруг машина главная

Свой замедляет ход.

Хоть и была исправная,

Но замедляет ход.

Вокруг охрана стеночкой

Из КГБ, но вот

Машина рядом с Леночкой

Свой замедляет ход.

А в той машине писаный

Красавец-эфиоп,

Глядит на Лену пристально

Красавец-эфиоп.

И встав с подушки кремовой,

Не промахнуться чтоб,

Бросает хризантему ей

Красавец-эфиоп!

А утром мчится нарочный

ЦК  КПСС

В мотоциклетке марочной

ЦК  КПСС.

Он машет Лене шляпою,

Спешит наперерез -

Пожалте, Л.Потапова,

В ЦК  КПСС!

А там на Старой площади,

Тот самый эфиоп,

Он чинно благодарствует

И трет ладонью лоб,

Поскольку званья царского

Тот самый эфиоп!

Уж свита водки выпила,

А он глядит на дверь,

Сидит с моделью вымпела

И все глядит на дверь.

Все потчуют союзника,

А он сопит, как зверь,

Но тут раздалась музыка

И отворилась дверь :

Вся в тюле и в панбархате

В зал Леночка вошла.

Все прямо так и ахнули,

Когда она вошла.

И сам красавец царственный,

Ахмет Али-Паша

Воскликнул - вот так здравствуйте! -

Когда она вошла.

И вскоре нашу Леночку

Узнал весь белый свет,

Останкинскую девочку

Узнал весь белый свет -

Когда, покончив с папою,

Стал шахом принц Ахмет,

Шахиню Л.Потапову

Узнал весь белый свет!

Биография

Александр Гинзбург родился 19 октября 1918 года в Екатеринославе (сейчас Днепропетровск) в интеллигентной еврейской семье. Отец — Арон Самойлович Гинзбург, экономист; мать — Фейга (Фанни, Фаина) Борисовна Векслер, работала в консерватории. Дед, Самуил Гинзбург, был известным в городе педиатром; дядя — литературовед Лев Самойлович Гинзбург (1879—1933). Младший брат — кинооператор Валерий Гинзбург.

В 1920 году семья Галича переехала в Севастополь. В 1923 году они переехали в Москву, где поселились в доме Веневитинова в Кривоколенном переулке. В этом доме когда-то Пушкин впервые читал свою трагедию «Борис Годунов».

Первая публикация — стихотворение «Мир в рупоре» (Пионерская правда. 1932. 23 мая, за подписью Александр Гинзбург).

После девятого класса Галич почти одновременно поступил в Литературный институт им. А. М. Горького и в Оперно-драматическую студию К. С. Станиславского, ставшую последним курсом Станиславского, который он не успел выпустить. Литературный институт вскоре бросил, а через три года оставил и Оперно-драматическую студию. Он перешёл в Театр-студию А. Н. Арбузова и В. Н. Плучека (1939). В феврале 1940 года студия дебютировала спектаклем «Город на заре» с коллективным авторством. Одним из авторов пьесы стал Галич. Это был его дебют в драматургии.

Когда началась война, Галича призвали в армию. Но медицинская комиссия обнаружила у него врождённый порок сердца и освободила от службы. Галич устроился в геологоразведочную партию и отправился на юг. На юге, в Грозном, он попал в театр, в котором работал до декабря 1941 года. Отсюда Галич уехал в Ташкент, где Арбузов начал формировать театральную группу из своих бывших студийцев.

В Ташкенте Галич знакомится с актрисой Валентиной Дмитриевной Архангельской (20.08.1919 — 28.12.1999), , брак с которой был зарегистрирован в 1942 году, после возвращения в Москву.

В мае 1943 года у них родилась дочь Александра (Алёна). В 1945 году Валентина Архангельская получает место ведущей актрисы в Иркутском Драматическом театре и уезжает из Москвы. Это со временем приводит их к разводу.

Весной 1945 года в жизни Галича появилась новая любовь. Звали её Ангелина Шекрот (Прохорова). Была она дочерью бригадного комиссара и в те годы училась на сценарном факультете ВГИКа. До Галича она уже успела несколько раз влюбиться (ходили слухи о её красивом романе с подающим надежды режиссёром) и даже выйти замуж за ординарца собственного отца. В этом браке у неё родилась дочь Галя (в 1942-м). Но в самом начале войны муж пропал без вести, и Ангелина осталась вдовой. А в 45-м в её жизни возник Галич. Вот как пишет Н. Милосердова: «Их свадебная ночь прошла на сдвинутых гладильных досках в ванной комнате в доме их друга Юрия Нагибина. Аня была худой, утончённой, с длинными хрупкими пальцами. Галич называл её Нюшкой. Ещё у неё было прозвище - Фанера Милосская. Она стала для него всем - женой, любовницей, нянькой, секретаршей, редактором. Аня не требовала от Галича верности, состояние влюблённости было для него естественным творческим стимулятором, никакого отношения не имеющим к их любви. Он был бабником в самом поэтическом смысле этого слова. Нюша его не ревновала, к романам мужа относилась с иронией. Скажем, однажды «возмутилась»: «Ладно бы выбрал себе кустодиевско-рубенсовский тип, можно понять. Но очередная пассия - такая же «фанера». И она решила «воздействовать» на даму - догнала их, собравшихся «погулять», и долго впихивала мужу разные лекарства, заботливо инструктируя даму, в каком случае что применять. Не помогло, дама разгадала её ход: «Нюша, дайте ещё клистир и ночной горшок, да побыстрее, а то мы не успеем полюбоваться закатом».

В 1967 г. у него вне брака рождается сын Григорий Михнов-Войтенко (по фамилии матери — Софьи Михновой-Войтенко, художника по костюмам киностудии имени Горького).

В ранний период своего творчества Галич написал несколько пьес для театра , «Вас вызывает Таймыр» (в соавторстве с К. Ф. Исаевым) (1948, снят фильм в 1970), «Пути, которые мы выбираем» (или «Под счастливой звездой», 1954), ««Много ли человеку надо» и др , а также сценарии фильмов «Верные друзья» (1954) (совместно с К. Ф. Исаевым), «На семи ветрах» (1962), «Дайте жалобную книгу» (1964), «Государственный преступник» (1964), «Третья молодость» (1965), «Бегущая по волнам» (1967).

С конца 1950-х гг. Галич начинает сочинять песни, исполняя их под собственный аккомпанемент на семиструнной гитаре. Отталкиваясь в какой-то мере от романсовой традиции и искусства А. Н. Вертинского, Галич стал одним из самых ярких представителей жанра русской авторской песни (наряду с В. C. Высоцким и Б. Ш. Окуджавой), который вскоре развили барды и который с появлением магнитофонов приобрёл огромную популярность. В этом жанре Галич сформировал своё направление.

Первые песни — «Леночка» (1959), «Про маляров, истопника и теорию относительности» и «Закон природы» (обе 1962) — будучи относительно безобидными в политическом отношении, тем не менее резко диссонировали с официальной советской эстетикой. Так начался перелом в творчестве весьма благополучного советского литератора. Ему способствовала и история с несостоявшейся премьерой пьесы Галича «Матросская тишина», написанной для создававшегося театра «Современник». Уже отрепетированную пьесу запретили к показу, заявив автору, что он искажённо представляет роль евреев в Великой Отечественной войне. Она была впервые поставлена только в 1988 году О. Табаковым.

В дальнейшем его песни становились всё более глубокими и политически острыми, что привело к конфликту с властью. Галичу было запрещено давать публичные концерты. Его не печатали и не позволяли выпустить пластинку. По сути дела, это был запрет на любую профессиональную деятельность и работу.

Он выступал со своими песнями по квартирам, на так называемых домашних концертах, собиравших ему очень небольшие заработки; его песни распространяли и передавали друг другу в магнитофонных записях, благодаря которым он становился всё более популярен и которые изымались при обысках.

Как-то Валентин Николаевич Плучек решил пригласить Галича, как своего бывшего ученика по студии, выступить с песнями для актёров театра Сатиры, который он тогда возглавлял, по случаю какого-то праздника на капустнике, куда зрители вообще не допускались. Галич с радостью согласился. Самодельное объявление было вывешено во внутреннем помещении театра, куда посторонние, в том числе зрители, не допускались. Но даже этот сугубо внутренний концерт был категорически запрещён властями. Плучеку позвонили из Министерства культуры и потребовали отменить выступление Галича.

В марте 1968 года в Академгородке Новосибирска прошёл фестиваль авторской песни, проведённый клубом «Под интегралом». На фестивале состоялся единственный публичный концерт Александра Галича в СССР, в том числе исполнившего песню «Памяти Пастернака».

В 1969 г. в издательстве «Посев» вышла книга его песен. Именно это послужило причиной его исключения из Союза писателей (1971) (Было всего четыре человека, которые проголосовали против исключения. Валентин Петрович Катаев, Агния Барто - поэтесса, писатель-прозаик Рекемчук и драматург Алексей Арбузов, - они проголосовали против  исключения, за строгий выговор.) и Союза кинематографистов и Литфонда (1972). В 1972 году, после третьего инфаркта, Галич получил вторую группу инвалидности и пенсию в 54 рубля в месяц.

В 1973 году крещён в Православной Церкви отцом Александром Менем.

В 1974 году Галич был вынужден эмигрировать. О деталях источники расходятся. По одной версии, он номинально выехал в Норвегию для участия в семинаре по творчеству Станиславского, но сразу после пересечения границы был лишён советского гражданства. По другой — эмигрировал «по израильской визе».

22 октября 1974 года постановлением Главлита по согласованию с ЦК КПСС все его ранее изданные произведения были запрещены в СССР.

Первым его пристанищем за рубежом стала Норвегия, затем он переехал в Мюнхен, где некоторое время работал на американском радио «Свобода». Потом Галич поселился в Париже, где погиб 15 декабря 1977 года от удара электрическим током при подключении антенны к телевизору.

Существуют версии, что это было убийство, причём о том, кто именно убил Галича, они разнятся до противоположности: по одним, Галича убили агенты КГБ, мстившие ему за антисоветскую деятельность; по другим — агенты ЦРУ, боявшиеся, что Галич из-за ностальгии вернется в СССР и этим подорвёт имидж радио «Свобода» (якобы для этого уже выехал агент КГБ). Между тем парижские знакомые Галича (Владимир Максимов, Василий Бетаки) заявляли, что причиной его смерти стал именно несчастный случай:

Я, Василий Бетаки, пришёл вместе с В. Максимовым, редактором журнала «Континент», в квартиру Галича минут через 20 после его смерти. В квартире были пожарные и врач. Врач показал мне и В. Максимову чёрные полосы на руках от антенны (двурогой), которую Галич стал поправлять, предварительно воткнув её вилку в гнездо под напряжением, причём он не заметил нужного гнезда и, чтобы воткнуть антенну, он плоскогубцами сдавил контакты вилки и таким образом воткнул вилку в запрещённое для неё гнездо. Таков был вывод врача-реаниматора. Все прочие утверждения о причине смерти А. А. Галича, на мой взгляд, являются домыслами.

На следующий день после кончины Галича два московских театра — на Таганке и «Современник» — в антрактах провели митинги его памяти. В Театре Сатиры после окончания спектакля был устроен поминальный вечер; стихи Галича читал Александр Ширвиндт.

Александр Галич похоронен в Париже на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.