Главная » 2013 » Май » 28 » 11 февраля родился Ю́рий Поликарпович Кузнецов
16:36 11 февраля родился Ю́рий Поликарпович Кузнецов |
11
февраля родился Юрий Поликарпович Кузнецов (11 февраля, 1941, станица Ленинградская,Краснодарский край — 17 ноября, 2003, Москва) — русский советский поэт и переводчик, профессор Литературного института. Один из самых прекрасных и необычных поэтов Советского Союза.
 Из поэзии Юрия
Кузнецова:
Чистый снег Все короче погожие дни. Все длинней моя тень за оградой. Снежный ком из своей простыни Ты слепила: – Держись или падай! И со смехом метнула в меня. Передачу твою удалую Я поймал среди ночи и дня, Словно белую грудь молодую. Я поймал ее круглую дрожь. Как рука у меня трепетала! – Защищайся, а то пропадешь!.. Защищалась, пока не пропала. ** Шёл отец, шёл отец невредим Через минное поле. Превратился в клубящийся дым – Ни могилы, ни боли. Мама, мама, война не вернёт… Не гляди на дорогу. Столб крутящейся пыли идёт Через поле к порогу. Словно машет из пыли рука, Светят очи живые. Шевелятся открытки на дне сундука Фронтовые. Всякий раз, когда мать его ждёт, – Через поле и пашню Столб клубящейся пыли бредёт, – Одинокий и страшный. ** Звякнет лодка оборванной цепью, Вспыхнет яблоко в тихом саду, Вздрогнет сон мой, как старая цапля В нелюдимо застывшем пруду. Сколько можно молчать? Может, хватит? Я хотел бы туда повернуть, Где стоит твоё белое платье, Как вода, по высокую грудь. Я хвачусь среди замершей ночи Старой дружбы, сознанья и сил, И любви, раздувающей ноздри, У которой бессмертья просил. С ненавидящей, тяжкой любовью Я гляжу, обернувшись назад. Защищаешься слабой ладонью: - Не целуй. Мои губы болят. Что ж, прощай! Мы в толпе затерялись. Снилось мне, только сны не сбылись. Телефоны мои надорвались, Почтальоны вчистую спились. Я вчера пил весь день за здоровье, За румяные щёки любви. На кого опустились в дороге Перелётные руки твои? Что за жизнь – не пойму и не знаю. И гадаю, что будет потом. Где ты, девочка? Я погибаю Над твоим пожелтевшим письмом. ** Кого ты ждёшь ?.. За окнами темно. Любить случайно женщине дано. Ты первому, кто в дом войдёт к тебе, Принадлежать решила, как судьбе. Который день душа ждала ответа. Но дверь открылась от порыва ветра. Ты женщина – а это ветер вольности... Рассеянный в печали и любви, Одной рукой он гладил твои волосы, Другой – топил на море корабли. Отсутствие Ты придёшь, не застанешь меня И заплачешь, заплачешь. В подстаканнике чай, Догорая, чадит и чадит. Стул в моём пиджаке Тебя сзади обнимет за плечи. А когда ты приляжешь, Он рядом всю ночь просидит. Догорит этот чай, догорит! Ты уйдёшь потихоньку. Станешь ждать: потащу По театрам, что там ни идёт. Стул в моём пиджаке Подойдёт к телефону; Скажет: - Вышел. Весь вышел. Не знаю, когда и придёт. ** За дорожной случайной беседой Иногда мы любили блеснуть То любовной, то ратной победой, От которой сжимается грудь. Поддержал я высокую марку, Старой встречи тебе не простил. И по шумному кругу, как чарку, Твое гордое имя пустил. Ты возникла, подобно виденью, Победителю верность храня. – Десять лет я стояла за дверью, Наконец ты окликнул меня. Я глядел на тебя не мигая. – Ты продрогла... – и выпить велел. – Я дрожу оттого, что нагая, Но такую ты видеть хотел. – Бог с тобой! – и махнул я рукою На неполную радость свою. – Ты просила любви и покоя, Но тебе я свободу даю. Ничего не сказала на это И мгновенно забыла меня. И ушла по ту сторону света, Защищаясь рукой от огня. С той поры за случайной беседой, Вспоминая свой пройденный путь, Ни любовной, ни ратной победой Я уже не пытаюсь блеснуть. Русская мысль Скажи мне, о русская даль, Откуда в тебе начинается Такая родная печаль?.. На дереве ветка качается. День минул. Проходит два дня. Без ветра на дереве мечется. И взяло сомненье меня: Мерещится иль не мерещится? Поют, опадая, листки. С чего оно, право, качается? Пошёл и напился с тоски… Так русская мысль начинается. Из земли в час вечерний, тревожный Из земли в час вечерний, тревожный Вырос рыбий горбатый плавник. Только нету здесь моря! Как можно! Вот опять в двух шагах он возник. Вот исчез. Снова вышел со свистом. — Ищет моря, — сказал мне старик. Вот засохли на дереве листья — Это корни подрезал плавник. ** Завижу ли облако в небе высоком, Примечу ли дерево в поле широком — Одно уплывает, одно засыхает… А ветер гудит и тоску нагоняет. Что вечного нету — что чистого нету. Пошёл я шататься по белому свету. Но русскому сердцу везде одиноко… И поле широко, и небо высоко. Поющая половица Среди пыли, в рассохшемся доме Одинокий хозяин живёт. Раздражённо скрипят половицы, А одна половица поёт. Гром ударит ли с грозного неба, Или лёгкая мышь прошмыгнёт, - Раздражённо скрипят половицы, А одна половица поёт. Но когда молодую подругу Проносил в сокровенную тьму, Он прошёл по одной половице, И весь путь она пела ему. Завещание 1. Мне помнится, в послевоенный год Я нищего увидел у ворот — В пустую шапку падал только снег, А он его вытряхивал обратно И говорил при этом непонятно. Вот так и я, как этот человек: Что мне давалось, тем и был богат. Не завещаю — отдаю назад. 2. Объятья возвращаю океанам, Любовь — морской волне или туманам, Надежды — горизонту и слепцам, Свою свободу — четырём стенам, А ложь свою я возвращаю миру. В тени от облака мне выройте могилу. Кровь возвращаю женщинам и нивам, Рассеянную грусть — плакучим ивам, Терпение — неравному в борьбе, Свою жену я отдаю судьбе, А свои планы возвращаю миру. В тени от облака мне выройте могилу. Лень отдаю искусству и равнине, Пыль от подошв — живущим на чужбине, Дырявые карманы — звёздной тьме, А совесть — полотенцу и тюрьме. Да возымеет сказанное силу В тени от облака… ** Ночь уходит. Равнина пуста От заветной звезды до куста. Рассекает пустыни и выси Серебристая трещина мысли. В зёрнах камня, в слоистой слюде Я иду, как пешком по воде. А наружного дерева свод То зелёным, то белым плывёт. Как в луче распылённого света, В человеке роится планета. И ему в бесконечной судьбе Путь открыт в никуда и к себе. Погребение зерна Последний век идёт из века в век. Всё прах и гул, как и во время оно. — Не может быть! — воскликнул человек, Найдя зерно в гробнице фараона. Он взял зерно — и сон зерна пред ним Во всю земную глубину распался. Прошли тысячелетия, как дым: Египет, Рим, и все иные царства. В каком-то поколенье хлебороб, А по занятью осквернитель праха, Он в чистом поле зёрнышко погрёб, Хотя и не без трепета и страха. Зерно погибло — вырос хлеб вины. Шумит в ушах бессонница-пшеница. Но этот мир лишился глубины, И никому уже он не приснится. Тёмные люди Мы тёмные люди, но с чистой душою. Мы сверху упали вечерней росою. Мы жили во тьме при мерцающих звёздах, Собой освежая и землю и воздух. А утром легчайшая смерть наступала, Душа, как роса, в небеса улетала. Мы все исчезали в сияющей тверди, Где свет до рожденья и свет после смерти. Федора На площадях, на минном русском поле, В простом платочке, с голосом навзрыд, На лобном месте, на родной мозоли Федора-дура встала и стоит. У бездны, у разбитого корыта, На перекате, где вода не спит, На черепках, на полюсах магнита Федора-дура встала и стоит. На поплавке, на льдине, на панели, На кладбище, где сон-трава грустит, На клавише, на соловьиной трели Федора-дура встала и стоит. В пустой воронке вихря, в райской куще, Среди трёх сосен, где талант зарыт, На лунных бликах, на воде бегущей Федора-дура встала и стоит. На лезвии ножа, на гололеде, На точке i, откуда чёрт свистит, На равенстве, на брани, на свободе Федора-дура встала и стоит. На граблях, на ковре-пансамолете, На колокольне, где набат гремит, На истине, на кочке, на болоте Федора-дура встала и стоит. На опечатке, на открытой ране, На камне веры, где орёл сидит, На рельсах, на трибуне, на вулкане Федора-дура встала и стоит. Меж двух огней Верховного Совета, На крыше мира, где туман сквозит, В лучах прожекторов, нигде и где-то Федора-дура встала и стоит. Полотенце Мы в любви сошлись не по закону, Выбрав ночь и угол потемней. Ты в углу заметила икону И смутилась: Не могу при ней! На иконе Божья Мать с младенцем. Я сказал, не поднимая глаз: Занавесь икону полотенцем, Хоть она и смотрит не про нас. Полотенцем плотным закрывала Матушку с прощением в глазах. Жар брала и жаром отдавала, И проснулась в утренних слезах. За окном, как чистый сон младенца, Плакали и пели соловьи... Ты сняла с иконы полотенце, Чтобы слезы вытереть свои. ** Я пил из черепа отца За правду на земле, За сказку русского лица И верный путь во мгле. Вставали солнце и луна И чокались со мной. И повторял я имена, Забытые землей. Атомная сказка Эту сказку счастливую слышал Я уже на теперешний лад, Как Иванушка во поле вышел И стрелу запустил наугад. Он пошел в направленье полета По сребристому следу судьбы. И попал он к лягушке в болото, За три моря от отчей избы. — Пригодится на правое дело! — Положил он лягушку в платок. Вскрыл ей белое царское тело И пустил электрический ток. В долгих муках она умирала, В каждой жилке стучали века. И улыбка познанья играла На счастливом лице дурака. Кость Ты царь: живи один. А. Пушкин Жил я один. Ты сказала: - Я тоже одна, Буду до гроба тебе, как собака, верна... Так в твою пасть был я брошен судьбой на пути. Грызла меня, словно царскую кость во плоти. Страстно стонала, хотя и другие порой Кость вырывали из пасти твоей роковой. С воплем бросалась на них ты страшней сатаны. Полно, родная! Они, как и ты, голодны. Высосан мозг, и в порожней кости иной раз Дух или ветер поёт про последний мой час. Брошенный буду мерцать среди горних светил... В Бога поверь, чтоб тебя он за верность простил. Гимнастёрка Солдат оставил тишине Жену и малого ребёнка И отличился на войне... Как известила похоронка. Зачем напрасные слова И утешение пустое? Она вдова, она вдова... Отдайте женщине земное! И командиры на войне Такие письма получали: «Хоть что-нибудь верните мне...» И гимнастёрку ей прислали. Она вдыхала дым живой, К угрюмым складкам прижималась, Она опять была женой. Как часто это повторялось! Годами снился этот дым, Она дышала этим дымом - И ядовитым, и родным, Уже почти неуловимым... ...Хозяйка юная вошла. Пока старуха вспоминала, Углы от пыли обмела И - гимнастёрку постирала. Бабьи слёзы Полюбите живого Христа, Что ходил по росе И сидел у ночного костра, Освещённый, как все. Где та древняя свежесть зари, Аромат и тепло? Царство Божье гудит изнутри, Как пустое дупло. Ваша вера суха и темна, И хромает она. Костыли, а не крылья у вас, Вы разрыв, а не связь. Так откройтесь дыханью куста, Содроганью зарниц И услышите голос Христа, А не шорох страниц. Биография
Биография
Родился на Кубани в станице Ленинградской Краснодарского края 11 февраля 1941 года в семье кадрового военного и учительницы. Отец поэта, начальник разведки корпуса подполковник Поликарп Ефимович Кузнецов, погиб на Сапун-горе в 1944 году в битве за освобождение Севастополя. Эта смерть оказала в дальнейшем большое влияние на творчество Юрия Кузнецова. Через село, где поэт жил в раннем детстве, прогремела война.В девять лет Юрий Кузнецов написал первое стихотворение. Отрочество поэта прошло в Тихорецке, а юность — в Краснодаре. Первая публикация его стихов увидела свет в районной газете в 1957 году. После окончания школы Кузнецов проучился один год в Кубанском государственном университете, откуда ушёл в армию. Служил связистом на Кубе в разгар Карибского кризиса 1962 года, когда мир был на грани ядерной войны. Часто вспоминал об этой поре. После армии некоторое время работал в милиции. В 1970 году с отличием закончил Литературный институт им. А. М. Горького, семинар С. Наровчатова. Учился Кузнецов одновременно с Николаем Рубцовым о чем как-то рассказал: «В коридорах я иногда видел Николая Рубцова, но не был с ним знаком. Он ходил как тень. Вот все, что я о нем знаю. Наша единственная встреча произошла осенью 1969 года. Я готовил на кухне завтрак, и вдруг - Рубцов. Он возник как тень. Видимо, с утра его мучила жажда. Он подставил под кран пустую бутылку из-под кефира, взглянул на меня и тихо произнес: - Почему вы со мной не здороваетесь? Я пожал плечами. Уходя, он добавил, притом серьезным голосом: - Я гений, но я прост с людьми. Я опять промолчал, а про себя подумал: «Не много ли: два гения на одной кухне?» Впервые Кузнецов заявил о себе, как о поэте, будучи студентом Литературного института им. А. М. Горького, стихотворением «Атомная сказка», которое явилось веским аргументом в так называемом споре «физиков и лириков». После института работал в московском издательстве «Современник» в редакции национальной поэзии. С 1994 года — редактор издательства «Советский писатель», 1996 года редактор отдела поэзии в журнале «Наш современник». Член Союза писателей СССР с 1974 года. Имя Юрия Кузнецова постоянно присутствовало в критике 1970—1980-х годов, вызывая много споров и интерес читателей (например, спор о нравственности или безнравственности строки «Я пил из черепа отца»). Это короткое стихотворение о черепе стало самым ярким выражение той скорби и боли поэта о жестокости войны, которая лишила целое поколение возможности сесть за стол с отцами; сыновьям осталось только то, что лежит в могилах: вместо «сказки лица» — одни черепа. Значительное место в творчестве Юрия Кузнецова занимает военная лирика, стихотворения о Великой Отечественной войне. По признанию поэта, воспоминания о войне стали важнейшими мотивами его поэзии. До конца жизни вел поэтические семинары в Литературном институте и на Высших литературных курсах. Издал около двадцати сборников стихотворений. Автор многочисленных стихотворных переводов как поэтов из национальных республик, так и зарубежных (Дж. Байрон, Дж. Китс, А. Рембо, А. Мицкевич, В. Незвал и др.), перевёл также «Орлеанскую деву» Шиллера. В 1998 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II перевёл на современный русский язык и изложил в стихотворной форме «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, за что ему была вручена литературная премия. В своём творчестве Юрий Кузнецов часто обращается к вечным проблемам добра и зла, божественного и человеческого, в его стихах переплетаются философия, мифология и гражданская лирика. Умер Кузнецов в Москве 17 ноября 2003 года от сердечного приступа. Похоронен на Троекуровском кладбище столицы. Свое последнее стихотворение «Молитва» он написал за девять дней до смерти. Это — завещание поэта, которого называли «сумеречным ангелом русской поэзии», «самым трагическим поэтом России». Незадолго до смерти Юрий Кузнецов изложил свои взгляды на поэзию в эссе «Воззрение», в котором утверждал: «Я поэт с резко выраженным мифическим сознанием... В семнадцать лет у меня прорезалось образное видение... В двадцать лет я обнаружил святость в земной любви... Я открыл русскую тему, которой буду верен до гробовой доски Лауреат премий Государственной премия РСФСР в области литературы (1990) — за книгу стихотворений и поэм «Душа верна неведомым пределам» (1986) Есенинская премия (1998) премия имени М. Ю. Лермонтова (2001) премия Д. Кедрина «Зодчий» (2001) Прикрепления: Картинка 1 |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |